Марийкино детство

Сенька бросился было к отцу, но Марийка, схватив его за руку, оттащила в сторону. Уж она-то знала, что с гайдамаками шутить нельзя! Печника повели вдоль улицы. Ещё издали, завидев гайдамаков, размахивающих нагайками, прохожие переходили на другую сторону.

Вера потопталась на месте и вдруг заплакала тоненьким голоском.

– Не реви, дурёха! – прикрикнул Сенька. – Бегите лучше с Марийкой в больницу, скажите маме. А я побегу за ними, посмотрю, куда они батьку повели…

Марийка е Верой побежали в больницу, а остальные ребята разбрелись по домам. Им было уже не до игр.

Когда девочки вернулись в подвал, а с ними и перепуганная Наталья, Сенька был уже дома.

– Ну что? Куда повели? – бросилась к нему Наталья.

– Я следом за ними до самой Казачьей улицы бежал, – сказал Сенька. – Батька упирается, не хочет с ними идти, а тот рябой чорт нагайкой по уху р-раз…

– А потом что? – перебила его Вера, всхлипывая.

– А потом тот рябой оглянулся и меня признал. Я его коня как раз вчера напувать водил. «Тебе чего, – говорит, – надо? Пошёл прочь, пока нагайкой не заработал». Ну, я и повернул обратно…

Среди ночи, когда все уже устали ждать и улеглись, вдруг раздался стук в окошко.

– Кто тут? Чего надо? – спросила Наталья, вскочив с постели.

– Свои! Открой, Наташа!

В комнату ввалился Полуцыган. Он был шапки, весь какой-то всклокоченный, весёлый и пьяный. На правой его щеке краснел рубец.

– Выпустили! – ахнула Наталья.

– Кого – меня? Да разве ж они смеют? Я мастер… Печка меня не подведёт! «Твоя, – грит, – работа, Фёдор, пять лет стоит и ремонта не просит. И хлебы румяные, ну точно на солнышке пеклись…» Выпустили. Подвезло.

Печник ещё долго что-то бормотал про какую-то печку, про деревню Весёлый Гай и про какого-то мельника.

Наталья ничего от него не могла добиться и уложила его спать. А утром, когда Полуцыган проспался, он рассказал, что по дороге в комендатуру один из гайдамаков признал в нём знакомого. Пять лет назад, когда Полуцыган ездил работать на Киевщину, он сложил новую печку в хате богатого кулака-мельника из деревни Весёлый Гай; печка вышла такая удачная, что мельничиха нахвалиться не могла и каждый раз, когда пекла хлебы, вспоминала печника.

Гайдамак оказался сыном этой самой мельничихи, он узнал Полуцыгана, заступился за него и увёл прямо от ворот комендатуры в шинок.

Полуцыган долго после этого рассказывал про свой арест и хвалился, что печка его не подвела.

А в конце лета гайдамаки арестовали плотника Легашенко. Легашенко рассказывал как-то во дворе, что в именье Сутницкого Заерчановке взбунтовались крестьяне против оккупантов, которых прислали на село для усмирения. У крестьян отобрали всё помещичье добро, а потом устроили поголовную порку.

– Погодите, ещё не то будет, – говорил Легашенко, судорожно передёргивая шекой. – Гетман Скоропадский нам покажет, почём фунт лиха, если мы сами за ум не возьмёмся.

Так говорил Легашенко, а кто-то на него донёс.

Через несколько дней после ареста плотника соседки научили Липу сходить к полковнику Шамборскому и попросить, чтобы он похлопотал за её мужа.

Липа отправилась к полковнику. Марийка была в это время во дворе и видела, как прачка долго топталась у чёрной лестницы, прежде чем подняться к Шамборским. Вышла она от них очень скоро, бледная, с заплаканным лицом. В подвале у печника она рассказывала, что самого полковника не было дома, а Шамборская и слушать её не захотела. «Убирайся вон! – кричала она. – Теперь кланяться пришла, а при большевиках небось только и думала, как в нашу квартиру въехать…»

Неделя сменялась неделей. Наступила осень. Легашенко так и не вернулся.

КИНОДРАМА «В СТАРИННОЙ БАШНЕ»

Всё лето цирк не работал. Полотняный шатёр, где раньше выступал Патапуф, ещё полгода назад разобрал и увёз директор бродячей труппы, а каменный городской цирк был закрыт, потому что при наступлении оккупантов трёхдюймовый снаряд разворотил в крыше огромную дыру. Почти все артисты разъехались кто куда. Только Патапуф и ещё несколько человек – борцы Макаровы, танцовщица Зоя Жемчужная и дрессировщик Адольф – так и застряли в городе. Патапуф устроился флейтистом в оркестр большого ресторана «Пикадилли» и изредка, когда его приглашали, выступал в городском саду. Стэлла хозяйничала и по два часа в день кувыркалась в кольцах, чтобы не позабыть старых упражнений, Она часто приходила к Mapийке в подвал и обижалась, если Марийка долго её не навещала.

А Марийке теперь некогда было ходить по гостям. Она зарабатывала деньги. Целые дни они с Верой сидели возле окошка и чинили грубое бязевое бельё, которое раз в неделю приносили из больницы Поля с Натальей. Больница платила за починку иной раз деньгами, иной раз и пайком. За пайком Марийка и Вера ходили всегда сами. Они не без удовольствия стояли в очереди перед кладовой, где пахло карболкой, махоркой и салом, а потом тащили через весь город заработанные селёдки.

Марийка научилась быстро шить, но как она ни старалась, её заплаты всё же топорщились пузырём, не то что у Веры.