Марийкино детство

Сенька отозвал Марийку в угол и зашептал ей на ухо:

– Бежим на улицу!…

Марийка стащила с вешалки своё пальтишко и выскочила вслед за Сенькой из подвала.

Первым делом побежали к комендатуре. У входа стоял автомобиль и несколько верховых лошадей. Дверь комендатуры поминутно хлопала, то и дело входили и выходили военные.

Сенька толкнул Марийку:

– Гляди-ка! Докторшин Сашка!

Действительно, на крыльце комендатуры стоял, застёгивая перчатку, Саша-офицер. На щеке его все ещё темнел чёрный пластырь.

«Спрошу!» – решила Марийка.

Она неуклюже бросилась к крыльцу, чуть ли не плюхнувшись офицеру под ноги.

Тот даже споткнулся на ступеньках:

– Тебе что?

– Александр Петрович! Сашу арестовали! Вы, наверно, всё знаете… Где он?

Офицер удивлённо посмотрел на Mapийку сверху вниз и, приподняв свои широкие брови усмехнулся:

– Тю-тю твой Саша!…

Он быстро сбежал по ступенькам и сел в автомобиль. Загудела сирена, автомобиль рванулся и помчался вдоль улицы, разбрызгивая грязь.

Ошеломлённая Марийка стояла на ступеньках.

Подбежал Сенька:

– Ты чего здесь топчешься? Пошли домой.

Марийка не отвечала.

Вернувшись домой, она сейчас же побежала к Стэлле:

– Стэлла, я офицера видела… Он говорит: «Тю-тю твой Саша».

– Так и сказал?

– Да.

– Значит, расстреляли…

– А может, жив? – сказала Марийка c надеждой и всхлипнула, сама себе не веря.

В начале декабря выпал первый снег. Снег прикрыл белой простынёй вытоптанную полянку, акации, курятники, весь двор. Стало чище и как будто просторней. Холодный чистый воздух был полон той особенной зимней свежести, которая немножко отдаёт запахом нашатыря.

После слякотной, грязной осени сразу наступила зима.

В это утро немецкие войска по первому снежку вышли из города.

Они ушли на рассвете, без шума и суеты, минуя главные улицы.

Гайдамаки остались полновластными хозяевами города. Они целый день гарцевали на своих конях по улицам и беспрестанно палили в. воздух. К вечеру начались грабежи и погромы.

Через несколько дней, когда в подвале у Полуцыгана съели весь хлеб и подобрали всю крупу до крошки, Поля решила отправиться на базар.

Марийка увязалась за ней.

Но базара не было. Деревянные столы, на которых торговки раскладывали овощи, были сдвинуты в угол рыночной площади. Посередине площади гайдамаки расставляли пушки и разгоняли народ.

– Разойдись, бабы! Сейчас будем стрелять по железнодорожному мосту, батьку Махна встречать…

Бабы и торговки с руганью разбегались в разные стороны. Поля с Марийкой повернули обратно.

– Мама, а махновцы за большевиков или против?

– Да нет, не за большевиков. Водопроводчик Ковтюн вчера говорил, что они никого не признают – ни царя, ни большевиков.

В соседнем переулке их обогнала женщина, которая бежала, пряча под платком две буханки хлеба.

– Продаёте хлеб?

– Хотела продать, да где ж тут… Стрелять будут…

– Давайте одну буханку.

Поля на ходу сунула женщине деньги, и они с Марийкой побежали дальше. Но не успели они отойти на несколько шагов, как где-то наверху, над самыми их головами, грянул первый оглушительный удар. Зазвенел воздух, в домах задрожали стёкла.

Марийке показалось, что у неё что-то лопнуло в ушах. Поля схватила её за руку, и они побежали что было силы, скользя по обледеневшей панели.

Пальба не смолкала до вечера. Жильцы дома Сутницкого начали перекочёвывать из верхних квартир в погреба.

Только семье печника никуда не нужно было перебираться – она и так была в подвале.

Сеньке и Марийке дома не сиделось. Они то и дело выскакивали во двор и, заткнув уши, пригибаясь, пробирались вдоль стен в погреба.

В длинном подземном коридоре пахло плесенью и гниющими овощами. Тускло мерцали свечи, освещая кирпичные своды. Один угол погреба занимало семейство Сметаниных – квартирных хозяев Патапуфа. Старик, страдавший сахарной болезнью, лежал на койке, обложенный подушками. Старуха, накинув на плечи поверх пальто плюшевое одеяло, варила на керосинке кашу. Сын Сметаниных, бледный юноша в меховом картузе, у свечки читал книгу. Немного подальше, на большом чемодане, покрытом диванными подушками, спал толстый Мара, а его мать, полная женщина с двумя подбородками, сидела рядом, закутавшись в белый пуховый платок. Подальше разместились Мануйловы. Катерина укладывала Лору спать на раздвижной кровати. Лора капризничала и твердила, что она всё равно здесь не заснёт.

Марийка бегала со Стэллой и другими ребятами по полутёмным коридорам: они забиралисьв открытые погреба и лазили там между бочками из-под капусты и огурцов.

Каждый час кто-нибудь из мужчин поднимался наверх и возвращался с донесениями: снарядом сшибло кусок крыши соседнего дома; осколками ранена женщина; Махно уже занял вокзал; махновцы заняли базарную площадь; махновцы уже на Казачьей улице; гайдамаки отступают…

В подвал всё чаще доносились ружейные залпы и стук пулемётов.

Теперь уже Марийке страшно было перебегать через двор, и она не решалась высунуть нос из подвала.