Марина из Алого Рога

Завалевскій встрепенулся словно отъ сна, поднялъ опущенныя вки — и при горячемъ трепетаніи широко падавшаго на нее въ эту минуту столба свта увидлъ предъ собою странное, поразившее его своею оригинальною красою созданіе. Изъ-подъ почти черныхъ бровей, очерченныхъ красивою и смлою дугой, глядли прямо на него большіе лучистые голубые глаза, съ выраженіемъ какой-то ребяческой дерзости и простодушнаго недоумнія. — Отчего ты такой совсмъ особенный? казалось, говорили эти недоумвавшіе и умные глаза. Неправильный, нсколько грубоватый рисунокъ слегка вздернутаго носа и пышныхъ, молодыхъ губъ, широкія плечи и, изъ-подъ шитой рубашки, роскошныя очертанія бюста, напоминавшія франкфуртскую Аріадну, матовый, безъ тни, но яркій, словно позолоченный цвтъ кожи и низкій, гладкій лобъ, по обимъ сторонамъ котораго, закрывая уши, свободно спускались волны русыхъ волосъ, сливавшихся гд-то сзади въ одну огромную косу, все это исполнено было такой жизни, силы, своеобразія, въ этомъ молодомъ облик было что-то такое свжее, непочатое, — почвенное, внутренно сказалъ себ Завалевскій, — что вс артистическія струны его существа загремли въ немъ вдругъ какимъ-то всезаглушающимъ аккордомъ. Онъ закинулъ голову, ударилъ рукою объ руку и воскликнулъ:

— Ахъ, какъ вы красивы!…

— Что-о? грубо и обиженно отрзала она ему въ отвтъ метнувъ на него гнвнымъ взглядомъ, между тмъ какъ все лицо ея озарялось пожаромъ.

Онъ покраснлъ еще ршительне, чмъ она, взъерошилъ въ замшательств свои волосы и проговорилъ слегка дрогнувшимъ голосомъ:

— Ради Бога, извините меня… Я бываю иногда разсянъ до безобразія… Но вы, смю надяться, не можете думать, чтобъ я намренно… При этомъ свт… и вашъ костюмъ… и эти волосы — мн представились…

Марина глянула на него изподлобья и вдругъ разразилась оглушительнымъ, неудержимымъ смхомъ.

— Ахъ, какой вы шутъ уморительный! воскликнула она въ свою очередь.

Дико зазвучала въ первую минуту эта примитивная откровенность въ ушахъ графа. Но смхъ двушки былъ такъ искрененъ, такъ сообщителенъ, — онъ былъ вн всякаго кодекса свтскихъ приличій, но за то вс приличія, взятыя вмст, не стоили этого свободнаго молодаго смха. Завалевскій почувствовалъ это — и расхохотался въ одну ноту съ Мариной…

Онъ подошелъ къ столу со стороны противоположной той, у которой она стояла, и взявъ первую попавшуюся ему подъ руку книгу.

— Осипъ… Іосифъ Козьмичъ, поправился онъ, — говорилъ сейчасъ… вашъ батюшка? прервалъ онъ себя, вопросительно поведя на нее взглядомъ.

Она кивнула утвердительно, помаргивая все еще смявшимися глазами.

— Онъ говорилъ сейчасъ, продолжалъ графъ, — что вы дали себ трудъ привести мои книги въ порядокъ.

— Дала себ этотъ трудъ и даже очень утомилась, таская ихъ изъ ящика, насмшливо проговорила двушка; она такъ и ожидала, что "смшной старичекъ", какимъ сейчасъ представился ей Завалевскій, подастъ ей немедленно новый поводъ къ смху.

Но онъ неожиданно для нея замолкъ мгновенно, и мысль его, — она поняла это, — далеко отлетла отъ нея, отъ всего окружавшаго его въ эту минуту. Онъ безсознательно перебиралъ пальцами по книг, оставшейся у него въ рук, и глядлъ недвижно въ окно, откуда виднлась безконечная лсная даль съ ея померкавшими въ тняхъ набгавшаго вечера вершинами. Его лицо приняло опять свое усталое, чтобы не сказать унылое, выраженіе. Но Марина, одною шириной стола отдленная отъ него, успла разглядть его тонкія черты, его длинные блдные пальцы и нжную шею подъ помятыми воротничками цвтной рубашки и съ удивленіемъ спрашивала она себя: "да старикъ-ли онъ въ самомъ дл?"…

— У васъ, къ сожалнію, все больше англійскія книги, заговорила она громко, чтобы сказать что-нибудь: не то досаду, не то какую-то странную жалость подымала во дн ея души непонятная ей унылость этого человка.

Онъ опять словно проснулся и какъ бы совершенно позабылъ все, что было предъ этимъ. Онъ уложилъ локти на столъ и съ доброю своею улыбкой уставился прямо въ лицо Марины.

— А вы по-англійски не читаете?

— Нтъ, сказала она:- я по-французски знаю порядочно, по-нмецки хуже, а по-англійски совсмъ нтъ, — не учили…

Онъ помолчалъ, потомъ спросилъ:

— А вообще вы много читаете?

— Да, все, что попадется, я очень люблю…

Онъ покачалъ головой — и ничего не сказалъ.

Но Марина поняла его неодобреніе и отпустила тотчасъ же колкимъ тономъ:

— А по-вашему, разумется, женщина должна ничему не учиться и ничего не читать?…

Онъ не отвчалъ, какъ бы соображая, и продолжалъ покачивать головою.

Она было вскинулась "развивать ему свои убжденія" относительно "женскаго вопроса", но вдругъ пріостановилась. — Лучше пусть онъ спрашиваетъ, подумала она, — доказать

всегда успю…

Онъ дйствительно спросилъ ее, читала-ли она поэтовъ?

— Д-да… нкоторыхъ, отвчала она не сейчасъ, такъ какъ нкоторое время прошло въ колебаніи: слдуетъ-ли признаться въ этомъ, или нтъ?

— И любите? неумолимо допрашивалъ Завалевскій.

— Такъ себ, средственно, пояснила она. И блые, ровные какъ подобранная нить жемчуга зубы сверкнули подъ приподнявшеюся верхнею губой Марины.

— Кого-же, напримръ?

— Ну, Некрасова, разумется…