Марина из Алого Рога

— А затѣмъ честь имѣю кланяться, заключилъ онъ, подавая первый руку графу и Пужбольскому.

— Что онъ, большой мошенникъ, твой управляющій? спросилъ князь, едва успѣлъ исчезнуть тотъ за дверью.

— Немалый, смѣю думать, засмѣялся Завалевскій.

— Et avec cela familier comme la gale, и рука потная…

И Пужбольскій, гадливо отирая свою правую руку о полу пальто, спросилъ:

— Что, ты его прогонишь?

— Не намѣренъ.

— А что?

— Во-первыхъ токовъ и своеобразенъ, — что я очень цѣню въ людяхъ; во-вторыхъ, какой же у насъ съ тобою управляющій не будетъ мошенникомъ?

— И то правда, вздохнулъ князь. — Какъ подумаешь только, что Горбачевъ, Толкачевъ, Тукмачевъ, Фицтумъ, Розенбаумъ et toute la satanée kyrielle de mes управляющіе наворовали у меня денегъ…

Онъ только свистнулъ въ заключеніе.

А Іосифъ Козьмичъ, вернувшись къ себѣ,- онъ занималъ лѣвое крыло обширнаго Алорожскаго дома, — засталъ въ залѣ Марину, распустившую косу и, съ великолѣпными волосами своими закинутыми за плечи, раздиравшую пальцемъ листы свѣжаго нумера какого-то петербургскаго журнала. Она не читала, а пробѣгала глазами за одно и то же время романъ нѣкоего господина Омнипотенскаго, и помѣщенный вслѣдъ за нимъ какой-то трактатъ о соціальной патологіи, сочиненія доктора Лиссабонскаго, — что впрочемъ оказывалось совершенно тождественнымъ.

"Очень прогрессивно, но ужь очень скучно!" думала Марина, нетерпѣливо обрывая толстую бумагу, въ надеждѣ, что "дальше лучше пойдетъ"…

Она живо обернулась на шумъ шаговъ Іосифа Козьмича.

— Что тамъ, этотъ князь пріѣхалъ? спросила она. — Я чаю сейчасъ послала…

— Надо ужинъ снарядить, да освѣтить ихъ тамъ чѣмъ-нибудь… Да не помнишь-ли, гдѣ ключъ отъ того шкафа, въ которомъ рѣдкія книги? урывисто пропускалъ сквозь зубы г. Самойленко, сердито шагая по комнатѣ.

Онъ мелькомъ взглянулъ на нее, — она показалась ему какъ-то особенно красива…

— Да ты бы сама туда пошла! сказалъ онъ, останавливаясь на ходу.

— Это еще для чего? надменно фыркнула она.

— Ну, не чванься, матушка. И онъ ласково повелъ на нее глазами. — Недолго намъ, можетъ-быть, оставаться здѣсь, такъ молодцами покажемъ себя ему на-послѣдяхъ, чтобъ онъ не воображалъ, что очень жалѣемъ.

— Что это, значитъ? съ удивленіемъ перебила его Марина.

— А то это значитъ, съ новою вспышкою гнѣва зашагалъ Іосифъ Козьмичъ, — что этотъ шальной философъ какой-то отдаетъ триста тысячъ и дворецъ свой, — гдѣ мы тутъ живемъ двадцать лѣтъ, на учебное заведеніе!…

— На какое учебное заведеніе? повторила, слѣдя за нимъ блестящими глазами, дѣвушка.

— А на такое, что будутъ въ немъ всякихъ шалопаевъ въ наставники народа приготовлять.

Марина всплеснула руками, и свѣтлая, чистая радость озарила какъ пламенемъ ея молодое, говорящее лицо.

— Триста тысячъ и домъ свой, едва могла проговорить она, — и это онъ жертвуетъ для блага народа? Да онъ послѣ этого великолѣпный господинъ!

— Да, точно, пробурчалъ себѣ подъ носъ г. Самойленко:- великолѣпный дуракъ!…

— Я сейчасъ все имъ устрою, защебетала Марина, связывая наскоро лентою свои распущенные волосы. — Ну, а князь этотъ каковъ?

— А этотъ шутъ еще какой-то невиданный, рѣшилъ неумолимо про Пужбольскаго практическій Іосифъ Козьмичъ.

Черезъ полчаса Марина, тихо подкравшись къ дверямъ библіотеки, наблюдала за слугами, уставлявшими тарелками и бутылками большой круглый столъ, освѣщенный лампою. За другимъ столомъ, при двухъ свѣчахъ, сидѣли другъ противъ друга Завалевскій и князь, огненная борода котораго напоминала нашей героинѣ не Ричарда Львиное Сердце, — такъ какъ о немъ, и вообще объ историческихъ лицахъ, она въ своемъ качествѣ современной дѣвицы имѣла лишь самое слабое понятіе, — а жида-разнощика, у котораго она покупала булавки. Друзья горячо промежь себя спорили. Это былъ все тотъ же, въ третій разъ возобновлявшійся споръ о происхожденіи абиссинцевъ.

— Согласенъ; оставляю тебѣ Пельгрева и о Максѣ Миллерѣ не упомяну, говорилъ графъ;- но вотъ тебѣ самое рудиментарное доказательство: нарѣчіе, на которомъ читаютъ Библію всѣ Абиссинскія племена, къ какому принадлежитъ оно семейству языковъ?

— Къ Семитическому, отвѣчалъ Пужбольскій.

— Что и требовалось доказать, торжествовалъ Завалевскій.

— Да развѣ это доказательство, развѣ имѣетъ какой-нибудь смыслъ подобный силлогизмъ, визжала огненная борода, колотя себѣ въ грудь, обѣими руками:- Чехи читаютъ Библію на латинскомъ языкѣ,- ergo чехи Латинскаго племени?…

— Отецъ прислалъ вамъ ключъ отъ книгъ, неожиданно для него проговорила вдругъ Марина, легкою поступью своею незамѣтно скользнувшая тѣмъ временемъ въ залу.

Онъ оторопѣлъ, глянулъ на нее, срывая шляпу, которую до сей минуты, въ пылу неустанно возобновлявшагося пренія, все не успѣвалъ еще стащить съ головы.

Она положила, улыбаясь, ключъ между двумя пріятелями и молча указала рукою на простѣнокъ, въ который вдѣлана была витрина для инкунабулъ.

Пужбольскій схватилъ ключъ и свѣчку со стола и тотчасъ же отправился. къ нимъ.

А Марина, какъ стояла, повернула голову, смѣлымъ и ласковымъ взглядомъ глянула въ самые глаза Завалевскаго и проговорила горячо и медленно:

— Вы хо-рошій человѣкъ!