Маринисты

Мы шли по длинному коридору. Я чувствовал на своей спине дуло пистолета. Но старался оставаться спокойным. Было темно, я успел заметить тень впереди, мелькнувшую за угол. Я обернулся. Немой пристально следил за каждым моим движением. Он ничего не заметил. И я мгновенно сориентировался в обстановке. Я понял, что эта мелькнувшая тень играет на моей стороне. Потому что немой был совершенно одинок. И, едва дойдя до угла, я сделал на свой риск, резкий рывок вправо. И одновременно раздался выстрел. И Слон вскрикнул от боли. Пистолет выпал из его рук. И его раненая рука повисла, как плеть, истекая кровью.

– Черт! – выкрикнул он. И рванул вглубь темного коридора.

Но Голова, а это быт никто иной, как он, одним ловким прыжком догнал его. И прижал к стене. И присвистнул от удивления.

– Ай да сюрприз! А мне сообщили, что вчера вас успешно похоронили.

– Как видите, и покойники иногда оживают, – кисло усмехнулся Слон, морщась от боли.

– А теперь, Слон, веди нас к доку, – приказал я ему.

Бережнова мы нашли связанным в одном из кают. Слон не обманул меня. Ему он, действительно, был нужен живой, для залога. Доктор перевязал руку Немому и мы потащили его к моторке.

Вскоре мы мчались к поселку. По дороге я успел вкратце пересказать историю Слона. Док и Голова слушали ее с жадностью, не пропуская ни единого слова. Для них это казалось невероятным. Впрочем, как и для меня. Когда я поставил точку в своем повествовании, Слон, повернулся ко мне, на его безобразном лице выступило подобие улыбки.

– А ведь вы должны быть мне благодарны, Тим.

Я вопросительно поднял брови.

– Ведь именно я, и никто иное, подарил вам любовь. Без меня, без моих стараний, без моих бессонных ночей в лаборатории вы бы никогда не узнали любовь.

Я промолчал в ответ. В чем-то он был, несомненно прав.

– Я породил вашу любовь, Тим, – не унимался Слон. – А вы ее убили. И чего бы добились своей правдой? Вы сами у себя отняли возлюбленную. Вы написали картину, придуманную задолго до вас, под которой будет стоять подпись, другого, кстати, известного художника. А вы так и останетесь неизвестным, превратившим столько сил на воскресение чужого имени. Неизвестным художником, у которого даже любовь – в прошлом.

– Почему вы обо мне говорите в прошлом времени, Слон? – криво усмехнулся я в ответ. В отличие от вас я обладаю главным – свободой. И у меня еще будет шанс ею воспользоваться сполна.

– Но как? – не сдавался Слон. – Вы не сможете так резко перечеркнуть прошлое. А ваша прошлое – всего лишь мираж. Вы любили мираж, Тим. И мираж рисовали. А я, в отличие от вас, умею этим воспользоваться. Ведь доказать мою причастность ко всему будет крайне сложно. Ни один здравомыслящий человек не поверит, что возможно оживить натуру на холсте. Это бред, Тим! Марина утонула. И свидетель случившемуся – мой несчастный немой брат, который тоже утонул по случайности. А смерть Самойлова, вы, кажется, доктор, лично зафиксировали, – и он вежливо поклонился Бережнову. – Бедняга отравился грибами. Сейчас так много случаев отравления! – и тут немой не выдержал и расхохотался во весь голос. Нервно, надрывно. И его глаза светились холодом так, что мы невольно поежились. Хотя, может быть, в этом виноват холодный ветер, гоняющий по морю волны.

И тут Голова, принципиально решивший молчать до официального следствия, не выдержал.

– Ну, Слон, – хищнически оскалился он. – Не волнуйтесь. И предоставьте мне ваши проблемы. Я их легко разрешу. У меня, кстати, до сих пор болит плечо, – и он машинально схватился за рану. – Я не умею прощать боли, Слон. И одного выстрела в сыщика достаточно, чтобы вас пожизненно упрятать за решетку. А в остальном вы даже правы. Не стоит ворошите прошлое. Не стоит открывать ваше имя миру, который прекрасно существовал и будет существовать без вашего бессмысленного открытия, чтобы не навредить ему. И смерть брата пусть останется на вашей совести, Слон. Ведь вы близнецы, если не ошибаюсь. И смерть одного из двойняшек рано или поздно приведет к трагедии другого. А Марина… И в этом вы правы. Пусть она останется погибшей. Мы сумеем подарить ей прошлое, ее доброе имя среди людей. Впрочем, оно уже запечатлено на картине навеки. А смерть прекрасного художника, которого убили все-таки вы, я докажу, чего бы мне это ни стоило…

Немой сидел, низко опустив голову. Кровь просачивалась через марлю. И он морщился, то ли от боли, то ли от красочного монолога Головы. Сегодня он проиграл. Этот несостоявшийся артист, несостоявшийся музыкант, несостоявшийся художник, несостоявшийся ученый и несостоявшийся влюбленный. Человек, одаренный от природы, но так и не сумевший этим щедрым даром природы разумно воспользоваться. Что ж – и природа совершает ошибки. А, впрочем, возможно, это очередные проделки дьявола. Как будет угодно…

Весь поселок вышел смотреть на шедевр Самойлова. Они ждали этого чуда долгие годы. И они увидели. По их возбужденным лицам, по их озаренным улыбкам, по их громким восклицаниям, можно было легко понять, что они не ошиблись в выборе своего кумира.