Маркиз де Боливар

Напротив боковой стены монастыря, отделенный от нее только узкой улицей Кармелитов, стоял городской дом маркиза де Болибара, и мы могли видеть через разбитые церковные окна ярко освещенное окно спальни полковника и даже различить в бинокль, что было внутри нее. Полковник сидел - вполне одетый - на кровати, и при свете двух канделябров, стоявших на столе, сержант-фельдшер из гессенского батальона старательно подбривал ему бороду и усы. На стуле лежали его треуголка и пара пистолетов.

Вид нашего командира преисполнил нас радостью и чувством превосходства, потому что - мы были уверены - он тщетно будет ждать Монхиту в этот вечер, она должна прийти к нам, а не к нему. Мы все одновременно ненавидели и боялись его. И Брокендорф дал волю своему злорадству:

- Вон он сидит, кувшин с уксусом, со своей больной головой и израненным сердцем! Ну что, скоро она придет, господин полковник, она уже в пути? Рано вы радуетесь, ваше сиятельство! Суп проливается с ложки легче всего у самого рта!

- Тише, не кричи так, он еще может услышать!

- Ничего он не слышит, ничего не видит и ничего не знает! торжествовал Брокендорф. - Когда Монхита будет здесь, мы потушим свет. А в темноте я ему дважды всажу турецкое оружие в его тухлую башку, и он ничего не заметит!

- Раз уж он так гордится своим столбовым дворянством, - издевался Донон, - так ему бы следовало вписать в свой герб спутника святого Матфея, у которого имеется пара хороших рогов[32]!

- Тихо, Донон! У него тонкий слух, вы его худо еще знаете, - прошептал Эглофштейн озабоченно и оттянул нас от окна, хотя полковник, без сомнения, ничего не мог слышать на таком расстоянии. - Он слышит кашель старой бабы за три мили. И если он рассвирепеет, он опять заставит вас три часа маневрировать по мокрой пашне, как на той неделе!

- Я тогда подхватил ангину. Не хочет ли он вскоре получить что похуже? - приглушенным голосом выругался Брокендорф. - И каждую минуту он выгоняет нас из квартир ради всякого вздора...

- Тебе ли говорить, Брокендорф? - возразил Донон. - Ты и пришел-то в полк уже капитаном. А мы с Йохбергом? Мы послужили с Уксусной Кружкой подпрапорщиками. Вот собачья жизнь! Каждый день в руках скребница для коней. Конский навоз в тележках из конюшен вывозить, таскать восьмидневный рацион овса на своем горбу...

Башенные часы у Мадонны дель Пилар пробили девять. Донон сосчитал удары.

- Ну вот, скоро она должна быть здесь!

- Вот мы сидим! - сказал Эглофштейн. - Сидим, и все ждем одну Монхиту. А ведь в городе наверняка хватает девушек не хуже ее, а кто, может, и красивее... Но, видит Бог, глаза мои ослепли, я вижу только ее одну...

- Ну, я-то - нет! - усмехнулся Брокендорф, набирая хорошенькую порцию табаку. - Я и других замечаю. Если бы вы зашли ко мне в воскресенье ночью, застали бы одну девочку, такую черноволосую, хорошо сложенную и вполне довольную тремя грошами, которые я ей подарил. Ее зовут Розина. Но Монхита по мне - ничуть не хуже!

Он сдул табачную пыль с рукава и продолжил:

- Три гроша - ведь это пустяки. Женщины у Фраскати в Париже и в "Салоне для иностранцев" обходились мне куда дороже...

Одна из свечей догорела, зашипела и замигала, и Эглофштейн зажег новую.

- Слушайте! - вскричал Донон и схватил меня за плечо.

- Что там?

- Вы не слышали - наверху? Вот опять! Там, где орган!

- Летучая мышь! - отозвался Брокендорф. - Дурачье: испугались летучей мыши! Теперь она висит где-нибудь на стене. Донон, ты что, дрожишь? Вообразил, будто маркиз Болибар сидит за органом и хочет подать свой знак?

Он сам поднялся по расшатанной деревянной лесенке, ведущей к органу.

- Конечно, - сказал Донон, - маркиз знает тайный ход из своего дома в монастырь. И в какой-то день он взберется туда и подаст второй сигнал, как уже подал первый...

- Боитесь летучих мышей! - крикнул сверху Брокендорф. Он повозился у корпуса и регистров органа, но не смог извлечь ни одного звука. - Донон! Ты ведь учился играть на органе? Иди сюда! Разберешься во всех этих трубках и свистках?

- Эй, Брокендорф! Оставь чертов орган и слезай скорее! - приказал Эглофштейн.

- А ведь весело подумать, - загрохотал сверху голос капитана, - что если я сейчас заиграю какую-нибудь песенку про Мартинова гуся или "Маргарита, Маргарита, где запачкала рубашку", - там, за городом, Дубильная Бочка заведет крутой танец с нашим Гюнтером?

Эта выходка Брокендорфа, кажется, понравилась Эглофштейну. Он захохотал, хлопая себя по бедрам, так что эхо отдавалось от сводов:

- Этот Гюнтер! Трепач! Хвастун! Я бы посмотрел на его рожу, когда пули засвищут вдруг у самого носа!

Тем временем Донон тоже поднялся по лесенке. Он "смотрел орган и попытался объяснить нам его хитроумное и странное устройство.

Тут были емкости для воздуха, свистковые и флейтоподобные трубки, вибраторы. Клавиатура, которую Донон опробовал, осторожно нажимая по одной клавише. Затем он продемонстрировал нам различные свистки: каждый из них имел особое название. Один назывался Principal, другой Bordun. Были еще Spitzgambe, инфрабас, квинтвиола, суббас, а одна из флейт называлась "рожок серны".