Маркиз де Боливар

- Капитан, - сказал я, - а ведь все идет так, как хотел маркиз де Болибар!

- Кажется, вы правы, Йохберг! - проронил он, порываясь уйти.

- Слушайте: первый сигнал подал Гюнтер. Я знаю точно. Второй - мы все: и вы, и Брокендорф, и Донон. Восстание вызвал Брокендорф. Ради Бога, где же тот кинжал?

- О каком кинжале вы говорите?!

- Когда вы в ночь под Рождество велели расстрелять маркиза, вы взяли тогда кинжал себе. Кинжал с рукояткой из слоновой кости, на ней - Мадонна с телом распятого Христа, помните? Он должен быть последним из трех сигналов! Куда вы дели нож, капитан? Я не успокоюсь, пока не узнаю, в чьих руках он сейчас!

- Нож? Тот кинжал с резной ручкой? Полковник попросил его у меня ради красивой отделки... У него. Больше ничего не знаю.

У меня отлегло от сердца.

- Тогда еще все хорошо, - сказал я. - Я доволен. Полковник ведь не подаст третий сигнал, в этом я уверен.

- Нет, конечно. Он - нет! - с усмешкой, за которой скрывалось сознание вины и раскаяния, ответил Эглофштейн. И мы пустились каждый по своей дороге.

Глава XVI. ГОЛУБАЯ РОДИНКА

До Кастель-Боркенштейна я добрался без труда, потому что восстание только еще начиналось и на окраинных улочках было спокойно. Но тем труднее оказался обратный путь, и я вскоре пожалел, что не взял себе на помощь несколько солдат из роты. Взволнованные толпы носились по улицам, сотни гневных голосов изрыгали проклятия на нас, кричали, что мы - нехристи и думаем только о том, как бы посрамить святую веру и осквернить церкви, даже будто мы вывозим детей в Алжир и продаем их в рабство туркам... Дьявола всегда рисуют черной сажей, это известно. И попы пускали в ход самую черную ложь и клевету на нас, и толпа, исполняясь ненавистью, верила всему, даже явной бессмыслице.

Но меня подгоняла мысль о том, что полковник остался при Гюнтере, и я - несмотря на шум и видимую опасность - выбрал кратчайший путь. На улице Де лос Аркадос я встретил старика, который предостерегал меня: не ходите дальше в эту сторону, на перекрестке впереди собралось до тридцати вооруженных людей. Но меня это мало смутило - при мне были пистолеты и сабля, а у них могли быть только кнуты, палки, плохие ножи, может быть косы, потому что ружья мы реквизировали сразу, как заняли город. Но едва я приблизился к ним, как у моей головы просвистел камень, а из окна женский голос завизжал, что мы - враги святой Троицы и оскорбители Матери Божьей и Германия - страна еретиков, которых надо жечь на кострах. Мне удалось ускользнуть с главной улицы и продолжить путь по закоулкам и огородам. С большим опозданием я добрался до дома на улице Кармелитов.

Перед домом выстроился эскадрон драгун, ожидая приказа вступить в бой против восставших. На моих глазах появились в сопровождении конвоя алькальд и священник, они спустились по лестнице, и я узнал, что им дано поручение уговорить восставших в течение получаса сложить свое оружие и разойтись по домам. А тех, кто после этого срока будет замечен на улице в гражданской одежде и с оружием - любым, - тех драгуны будут пристреливать без пощады...

Оба выглядели подавленно, и вид их не внушал надежды, что они смогут выполнить поручение. За ними вышел злополучный Брокендорф, который был во всем виноват. И когда они втроем прошли мимо, приостановившись перед крыльцом, я услышал перебранку между ними.

- Церковь, - крикнул алькальд, - вся разграблена, все иконы украдены...

- Ложь! Стопудовая ложь! Ложь in folio! - зло защищался Брокендорф. Иконы я велел все перенести в алтарь!

- Лошадей привязали к статуям святых! - жаловался алькальд. - Конский навоз - по колено, сосуды для святой воды превратили в кормушки, из дома Божьего сделали конюшню!

От этого упрека капитан ускользнул самым грубым образом.

- Как только тебя повесят, - злобно сказал он алькальду, - весь мятеж спадет, как пена на взбитых яйцах. Город полон мошенников, а виселица еще пустует!

Алькальд лишь усмехнулся, бросив на него ядовитый взгляд. Я хотел пройти мимо, но Брокендорф задержал меня и указал на испанца жестом, означающим, что ему жаль, но он не допустит, чтобы дело решилось иначе.

- Его надо повесить, - рассудил он. - Жаль его, он - дурак из породы болтливых. Он знает кучу весьма забавных историй, и я сколько раз смеялся до полусмерти над ним. Ну, пока, Йохберг, я сейчас пойду в комнату. Полковник назначил мне арест.

- За что - слава Богу Всевышнему, и Христу, и всем святым! - вздохнул священник от глубины души.

- Да оставьте в покое Христа и святых! - возмутился капитан, услышав, как священник благодарит Бога за наказание ему. - Такие слова только мятежникам и говорить...

Я сурово сказал ему, что ведь именно он и вызвал мятеж. Но Брокендорф представлял себе дело иначе.

- Весь шум поднялся из-за того, - объяснил он, - что испанцы свои дублоны и дукаты прячут под каменным полом в соборе и теперь испугались, что я пойду и заберу их оттуда... Ох, это такие лисицы, эти испанцы!

Наконец он выпустил мою руку. Я поднялся в канцелярию и прежде всего уставился на полковника.