Маркиз де Карабас. Женитьба Корбаля.

– Вы говорите «даже если они существуют». Что это значит?

– А то и значит, – ответил Констан с наигранным изумлением и, словно впервые увидев накрытый стол, переменил тему. – Клянусь честью! Вижу, что я явился не вовремя. Вы сидели за столом. В таком случае ave atque vale[95]. Умоляю простить меня за вторжение в столь неурочный час. У нас, сельских жителей, совершенно иное представление о времени, чем у вас, горожан. Нам придется выбрать более подходящий случай. Пойдемте, Жермена.

И он распахнул дверь.

– Охотно, – сдержанно ответила она. – Я сказала все, ради чего приехала. – Затем пристально посмотрела Кантэну в глаза и добавила: – Подумайте об этом, кузен.

– Не беспокойтесь, – ответил он и под неотступным взглядом Констана поцеловал протянутую ему руку. – Я приму меры.

Когда они ушли, Кантэн сел в кресло и задумался. Опасения за Жермену сменились взрывами гнева при мысли о Констане. Излишняя щепетильность, говорил он себе, соблюдать кодекс поведения, предписанный учителю фехтования, в отношении негодяя, который спекулирует на его порядочности. Надо ударить Констана по ухмыляющейся физиономии и таким образом вызвать его на открытый бой и убить, пока он не приступил к осуществлению своих гнусных предательских замыслов. Но пойдет ли Констан на это? Даже если сам он опустится до такого шага?

Отбросив эти мысли, Кантэн посмотрел на портрет отца, чья нежность и ласка были его самыми ранними детскими воспоминаниями. «По правде говоря, старый маркиз, вам не слишком повезло с сыновьями. Зато примите комплименты по поводу ваших племянников».

Затем, обратясь мыслями к опасности, о которой его предупредила Жермена, он вызвал Шарло и сказал ему, что, поскольку местные крестьяне считают, будто он незаконно присвоил себе чужие права, у него есть основания опасаться набега на Шавере.

– Вся эта анжуйская деревенщина – трусливые негодяи, – объявил бретонец. – Ну а что до нападения, то у нас здесь дюжина хорошо вооруженных славных бретонских парней, прочные ворота да высокие стены. Можете спать спокойно, господин маркиз.

Господин маркиз несколько приободрился, но отнюдь не успокоился.

– Они могут взять численным перевесом. Мне необходимо подкрепление, и ближайшие, к кому я могу обратиться, это Тэнтеньяк и Сен-Режан.

Шарло почесал седую голову, и его изборожденное морщинами лицо приняло задумчивое выражение.

– До Ла Нуэ путь неблизкий.

– Сто миль, а у нас и так не хватает людей.

– Можно послать мою дочку. По выносливости Марианна не уступит мужчине, да и ходит она быстро. Но все равно понадобится время.

– Меньше, чем за четыре дня, туда не добраться. Я даже подумал, не послать ли за отрядом в Анжер.

– К «синим»! – ужаснулся Шарло. – Пречистая Дева! Да против нас ополчится вся округа! Тогда и наши парни вам не помогут. И не думайте про это, господин маркиз.

В конце концов в Ла Нуэ послали Марианну; оставалось надеяться, что она успеет вернуться до нападения. Тем временем Кантэн и его люди занимались укреплением дома и каждую ночь выставляли усиленный дозор.

Глава VI

ШТУРМ

В тот вечер Кантэн, сидя в китайском салоне, который он особенно любил, просматривал бухгалтерские книги Шавере. Только что закрыли ставни и зажгли свечи. Неожиданно за окнами раздался шум, похожий на гудение пчелиного роя. Едва Кантэн оторвался от счетов, которые Лафон оставил в донельзя запутанном состоянии, в комнату влетел бледный взволнованный Шарло.

– Они идут, господин маркиз! Они идут! Кантэн сразу догадался, о чем речь.

– Ах! – он положил перо. – А я-то надеялся на спокойный вечер. Ну-ну! Ставни заперты?

– Мартов как раз их закрывает. Я послал за парнями.

Мы готовы. Но их целая армия.

– Мы должны сделать все что можем, – его самообладание немного успокоило Шарло. – Соберите людей в вестибюле. Я сам расставлю их по местам.

Окна первого этажа были снабжены прочными наружными ставнями. В тех из них, что закрывали окна вестибюля и столовой, с одной стороны, и «обезьяннего» салона, с другой, днем проделали отверстия для мушкетов. Собравшиеся в вестибюле сквозь ставни наблюдали за приближением шумной орды крестьян, освещенной факелами, которые бросали яркие блики на пики и серпы в руках нападавших. Шуаны Кантэна за два годы партизанской борьбы привыкли к любой опасности, к любой форме ведения боя: наступательной – во время набегов или засад, оборонительной, когда им приходилось отражать нападения республиканских войск. Поэтому перспектива схватки с беспорядочной толпой всякого сброда не вызвала у них тревоги. Если бы нападающие крестьяне были бретонцами, преданность защитников Шавере подверглась бы серьезному испытанию. Ведь бретонцы в известной степени представляют собой отдельную нацию. Их язык и обычаи являются непреодолимым барьером между ними и их соседями. Для них не имело значения, что толпа нападающих состоит из таких же, как и они, крестьян, таких же роялистов; важно лишь то, что они анжуйцы, значит – чужаки, тогда как бретонцы служат тому, в ком они привыкли видеть представителя графа Жозефа – мессии священного дела реставрации трона и алтаря.