Маркиз де Карабас

– Насколько я понял, вы спрашиваете мое мнение.

– Но это не мнение. Это упрек. Дерзость, – словно ища поддержки, Белланже взглянул на Ла Уссэ, который сидел вместе с ними в убогой комнате лучшего дома в местечке.

Ответ Ла Уссэ не оправдал ожиданий Белланже.

– Становится совершенно очевидным, что нас самым подлым образом ввели в заблуждение, – сказал он, горестно покачав крупной головой. – Конечно, было бы куда разумнее следовать полученным нами приказам. Тогда, что бы ни случилось, нас никто не мог бы обвинять.

Для Белланже это было слишком. Оправившись от изумления, он взорвался.

– И это все, что вы имеете мне сказать? Силы Небесные! После того как вы и Ла Марш убедили меня решиться на этот шаг!

– Прошу прощения, виконт. Мы не убеждали вас. Мы уступили вашему желанию.

– И вы полагаете, что это уловка вас извинит?

– Я не прибегаю к уловкам, – в негодовании возразил Ла Уссэ, – и не нуждаюсь в извинениях. Не я здесь командую.

– Понятно. Понятно, – Белланже в ярости мерил шагами комнату. – Значит, меня следует бросить на растерзание, не так ли? Вся ответственность на мне, так?

– Если не ошибаюсь, сударь, именно об этом вы и говорили в Кэтлегоне.

Кадудаль тяжело поднялся на ноги.

– Все это меня не касается. Я ненавижу ссоры, кроме своих собственных. К тому же. меня тошнит от звука ваших голосов. Я оставляю вас, господа, наедине с вашими склоками, – и он вышел.

– Мне тоже здесь нечего делать, – сказал Кантэн. – Я целиком с ним согласен.

И он тоже вышел.

В пылу спора с Ла Уссэ Белланже не обратил внимания на их уход.

Однако Белланже осознал, пока только половину уготованных ему бед. Они обрушились на него на следующее утро во время завтрака. Он, Ла Уссэ и Кантэн сидели за скудной трапезой. Все трое молчали; в то утром они испытывали друг к другу особую неприязнь.

Дверь широко распахнулась, и на пороге появился Констан де Шеньер. Он был разъярен, и всем своим видом являл воплощение злобы.

– Глупцы, почему вы здесь? – спросил он вместо приветствия.

Изумленный Белланже вскочил из-за стола.

– Констан! – воскликнул он. – А где вандейцы?

– Вандейцы? – Констан неприятно рассмеялся и вошел в комнату, оставив дверь распахнутой. – Думаю, к югу от Луары. За сотню миль отсюда.

– Вы подразумеваете, что они покинули Редон?

– Я подразумеваю, что их там и не было. Черт возьми, господин де Морле, вы оказались правы, – это признание он произнес с горечью, скривив губы. – Нас гнусно предали. Предали с целью разделить наши силы и дать возможность Груши расправиться с нами поодиночке.

Усмотрев в ответе Констана настроение, которое, по его мнению, необходимо было обуздать, Белланже облачился в мантию непроницаемого высокомерия.

– К счастью, ваше несвоевременное геройство не привлекло к вам большего числа людей; в противном случае мы были бы не в состоянии оказать Груши тот теплый прием, который он от нас получил.

На мгновение Констан лишился дара речи и только пожирал Белланже горящими глазами. Затем его словно прорвало, и первые же слова выдали панику, объяснявшую его гнев.

– Раны Господни! Меня могут разжаловать или расстрелять, как грозился Тэнтеньяк, если бы я потерпел поражение! Все гораздо хуже. Мои люди дезертировали из отвращения к предательству, жертвами которого мы стали, они рассеялись: вернулись к своим полям или к самому черту. Из трех тысяч, что покинули со мной Кэтлегон, у меня не осталось и трех сотен, да и те бездомные бандиты, которым все равно куда идти, лишь бы иметь возможность вволю пограбить. Вот в каком положении я оказался. Но раз уж я уцелел, то посмотрим, поддержите ли вы меня, как я поддержал вас, предлагая отправиться на помощь тем, чья жизнь якобы была во власти Груши.

– Я поддерживал вас? – Белланже вспыхнул. – Сударь, мне и без вас есть за что отвечать.

– И у вас хватает наглости отрицать, что вы поддержали меня? Перед этими господами, которые вас слышали? Какая низость!

– Сударь!

– Не кричите на меня, Белланже, – посеревшее лицо Констана исказила судорога. Шумно дыша, он заметался по комнате. – Кто же вы такой, черт возьми? Просто шут? Трескучий, как барабан и такой же пустой, если не считать воздуха? Или соучастник в предательстве своей блудливой жены?

Кантэн затаил дыхание. Оказывается, в Редоне Констан обнаружил не только отсутствие Шаретта.

– Боже мой, Шеньер, вы не в себе, – ужаснулся Ла Уссэ. – Какие слова!

– Пусть этот безмозглый рогоносец ответит на них.

– О, я вам отвечу, – даже в этот страшный миг Белланже умудрился сохранить кое-что от театральной манеры держаться. Его лицо побелело, как мрамор, но голова была гордо откинута, а темные бархатные глаза под нахмуренными бровями не дрогнули. – Вы, конечно, понимаете, господа, что на столь грязное оскорбление словами не отвечают. Господин Ла Уссэ, не откажите в любезности оказать мне дружескую услугу.

Кантэн внезапно поднялся со стула и выступил на шаг вперед.

– Господа, с вашей стороны крайне недостойно затевать подобные ссоры.

Констан обернулся к говорившему и излил на него всю накопившуюся в нем ярость.