Маркс и Энгельс

«Кто же это такой?» — недоумевали читатели. Сам Руге был некогда гласным городской думы Дрездена и числился в списках саксонского посольства во Франции.

Женни Маркс, прочитав подленькие статьи, подписанные «Пруссак», заволновалась. Она знала о провокационных слухах, будто под этим псевдонимом скрывается Маркс.

— Кто такой «Пруссак»? Читателя явно наводят на ложный след, — сказала она гневно, протягивая газету мужу. — Неужели ты думаешь оставить без ответа пущенную в тебя отравленную стрелу?

Карл любил схватки и предвкушал победу, как всякий человек, убежденный в своей правоте.

— Отвечать надо так, чтобы не уподобиться Руге, который стремительно опускается на самое дно беспринципности. Он жалок и труслив. Есть своя логика у человека, когда он становится предателем: сказав «а» в алфавите отступничества, он неизбежно произносит все буквы до последней… Руге очень скоро доползет на брюхе до прусского министерства иностранных дел, будет каяться и вымаливать прощение, сваливая на бывших товарищей свои грехи.

«Рейнская газета», редактировавшаяся К. Марксом

Дом и Брюсселе, в котором жил» К. Маркс и Ф Энгельс в 1845 г.

«Немецкая брюссельская газета», в которой сотрудничал К. Маркс.

Манчестер. Гравюра 40-х годов XIX века.

Маркс, не откладывая, принялся за статью, которая достойным образом должна была отвести от него подозрения в авторстве подлой стряпни.

Делая пометки на полях и подчеркивая отдельные фразы, Карл снова прочел все подписанное псевдонимом «Пруссак».

В одной из заметок Руге, пытаясь умалить значение восстания силезских ткачей, доказывал, что у рабочих не было политических целей, без чего нет и социальной революции. Это дало Марксу повод всесторонне осветить вопрос о восстании в Силезии и о рабочем движении как таковом.

Восстание силезских ткачей вызвало волну филантропической жалости у немецких буржуа. Классовая борьба в Германии еще была слабой, протекала вяло, и имущие охотно проливали крокодиловы слезы над участью бедных тружеников.

Особенно старалась «Кёльнская газета», открывшая сбор пожертвований в пользу семей убитых или арестованных ткачей.

Но Марксу было ясно, что, как только рабочее движение в Германии окрепнет, оно тотчас же встретит кровавый отпор фабрикантов и банкиров. Начнется социальный бой, и баррикады разделят навсегда два непримиримых класса.

Сострадание немецкой буржуазии к угнетенным ею же рабочим являлось пока лишь подтверждением слабости борьбы и того, что богачи переоценивают свое могущество, не боясь своих рабов.

Восстание силезских ткачей было первой угрозой частной собственности, и в нем Маркс открыл особенности, каких еще не знала летопись плебейских социальных взрывов.

«Прежде всего, — писал Карл, — вспомните песню ткачей, этот смелый клич борьбы, где нет даже упоминания об очаге, фабрике, округе, но где зато пролетариат сразу же с разительной определенностью, резко, без церемонии и властно заявляет во всеуслышанье, что он противостоит обществу частной собственности. Силезское восстание начинает

как раз тем, чем французские и английские рабочие восстания кончают, — тем именно, что осознается сущность пролетариата… В то время как все другие движения были направлены прежде всего только против хозяев промышленных предприятий, против видимого врага, это движение направлено вместе с тем и против банкиров, против скрытого врага».

Буржуазия заигрывала с восставшими ткачами, как бы развлекалась игрой, и в то время как непосредственные хозяева силезских ткачей добивали их голодом и лишениями, другие немецкие буржуа жертвовали на гроб погибшим и бросали куски хлеба оставшимся без кормильца рабочим семьям.

Обращаясь к прошлому, анализируя историю революций, чартистских и лионских восстаний, Маркс искал всему этому научное историческое объяснение.

Он предпочитал обычно работать по ночам, когда в доме наступала тишина.

На столе были разбросаны таблицы, справочники, заметки. Карл черпал из них самое необходимое. Все это вплеталось в ткань статьи, перо неслось неровно, точно лодка по разбушевавшемуся потоку возникающих мыслей.

Маркс был истинным поэтом в труде. Он отдавался вдохновению, подчинялся его зову. Работая без устали несколько недель подряд, случалось, потом он долго предавался безделью, лежал на диване и перелистывал случайные книги, чаще всего романы или стихи. Столь же внезапно и прекращался этот духовный отдых. Маркс рьяно, запойно предавался снова работе, не щадя себя, отдаваясь весь мышлению и творчеству. Если его отвлекали, он страдал. Творя, он становился к себе придирчив и без конца чеканил слог, фразу, строку, как самый кропотливый из гранильщиков, шлифующих алмазы.