Маркс против марксизма

Теперь понятно, почему власть, декларировавшая на словах свою приверженность марксизму, была столь неблагосклонной к Ильенкову. Она и сама была позитивистской, «буржуазной» по своему менталитету, ориентированной на чисто внешние и абстрактные — технико-экономические и великодержавные — цели развития, но никак не на цели культуры — свободного развития человеческой личности. Человек для нее — орудие в руках государства, эффективный работник или во вторую очередь потребитель, но не духовно самостоятельное существо. Это еще не буржуазная цивилизация в чистом виде с ее предельной рационализацией жизни, но нечто, приближающееся к ней. Ильенков остро чувствовал антигуманную, бездуховно-утилитарную сущность системы, ее, если угодно, механистическую природу, равнодушную к каким-либо проявлениям человечности, но объяснял это не ее социалистичностью, а, наоборот, ее разрывом с социалистическими целями и идеалами, нарастающими в ней элементами «буржуазности». Живи он при капитализме, он чувствовал бы то же самое и, может быть, еще резче. И сегодня, будь он с нами, расхождение между нынешними рыночными реформаторами и прежними номенклатурными партократами воспринималось бы им как менее значительное явление по сравнению с чуждостью тех и других культуре и духовному развитию.

В моем изображении Эвальд Васильевич предстает, похоже, как последний марксист-романтик, рыцарски отстаивающий высокие и гуманные идеалы культуры в мире, где все большую силу набирают идолы цивилизации. Но таким, как мне кажется, он и был в действительности. И как русским дореволюционным философам не удалось сдержать напор этой цивилизации или хотя бы облагородить ее посредством христианских ценностей (в русской революции, которая смела их, цивилизация предстала в своей самой грубой, варварской, языческой форме), так и Ильенков не смог посредством диалектической логики предотвратить победу буржуазно-рассудочного «духа» в теории и на практике. Где они сегодня — его ученики и поклонники? Кого можно назвать продолжателем его дела? Иных уж нет, другие соревнуются на ниве изобличения научной несостоятельности марксизма, третьи давно сменили диалектического журавля на позитивистскую синицу и прилагают все силы для утверждения «буржуазного духа» в общественном сознании.

Эпоха возвышенного гегельянски-марксистского донкихотства закончилась, началась эпоха меркантильно расчетливых, буржуазно рассудительных Санчо Панса. Этим уж точно никакая диалектика не нужна (как, впрочем, и культура). В стране, не прошедшей до конца стадии цивилизации (или, проще, капитализма), марксизм или близкая ему по духу философия заведомо обречены: они либо вырождаются в пошлую и вульгарную официальную демагогию, либо замыкаются в «чистом творчестве» своих отдельных честных и преданных последователей, каким, собственно, и был Ильенков. К сожалению, такое творчество оказывается часто далеким от жизни, теряет связь с ней, обретает налет сектантства. Ильенков и производил впечатление человека «не от мира сего». Он был подвижником учения, не просто вышедшего из моды, но оказавшегося преждевременным в исторических обстоятельствах своей страны. Можно видеть в нем человека, отставшего от времени, я же вижу в нем того, кто разошелся с ним, пытаясь слишком далеко заглянуть в будущее. Потому и оказался он в непримиримом конфликте с настоящим.

Своей жизнью и судьбой Ильенков как бы знаменует конец марксизма в России. Конец, но не смерть. России сегодня марксизм действительно не нужен — не те цели она ставит перед собой, не те задачи решает. Спекуляции на почве марксизма, скрывающие его действительную суть и преследующие чисто политические цели, можно наблюдать и сегодня, но они не имеют ничего общего с тем, что искал и ценил в марксизме Ильенков. Когда-нибудь этот поиск, если России суждено выжить, несомненно, будет продолжен в новых условиях и обстоятельствах, пусть и в измененном виде. Рано или поздно людям все же придется задуматься о культурных и человеческих последствиях той цивилизации, к которой они сегодня так стремятся. И тогда они вернутся к тому, что сделал Ильенков в философии, чтобы не только помянуть его имя добрыми словами, но и продолжить то, что он когда-то начал.

Бег на месте Бориса Славина

Я с большой симпатией отношусь к автору критической статьи обо мне Борису Славину[119]. Надеюсь, и он не испытывает по отношению ко мне негативных чувств. Разделяю вместе с ним принцип, которым, как мне кажется, он руководствовался при написании своей статьи, — «истина дороже дружбы». Думаю, ему близок и другой принцип — «истина рождается в споре». Спор позволяет приблизиться к истине, после чего только и можно судить о том, кто из спорящих ближе к реальности.