Марсель Пруст

Вряд ли можно сомневаться в том, что это не случайность. Вряд ли следует ставить под сомнение то обстоятельство, что довольно точное представление о тех или иных литературных течениях можно составить себе, исходя из того времени, когда они пришлись ко двору. Что же ныне за такие времена? Литературное движение во Франции более чем очевидно отражает изменение послевоенной ситуации. Настолько очевидно, что многие критики пишут о двух, отчетливо обозначенных фазах. «Литература, нацеленная на современные проблемы, игравшая со времени Освобождения во Франции центральную роль, начала сдавать позиции… Пресловутая башня из слоновой кости вновь вошла в моду», — так писал Арман Лану, обозначивший современную фазу литературного движения наименованием «бунт снобов».[9]

О «снобизме» и «оргии отчаяния» в современной литературе писал и другой известный французский писатель, Андре Моруа, так же как и Лану осуждавший социально-нравственные основы современного литературного «авангардизма». «После освобождения… не было никого, кто не хотел бы участвовать в великом деле обновления… Все были вовлечены (engages). К 1950 году родился новый дух, дух безразличия к общественным делам, развязности, цинизма, вкус к наслаждениям… Вовлеченность (engagement) изгнана из литературы. В произведениях писателей больше не найдешь социальных и исторических событий. Литература существует сама для себя…», — читаем мы в специальном номере еженедельника «Arts» — «Наша послевоенная эпоха. Двадцать лет литературы» (июль 1963).[10]

В таком обобщении есть немалая доля преувеличения — не вся, конечно, литература оказалась на этом пути, но симптоматическое направление охарактеризовано точно. Не обязательно вновь напоминать о социальных причинах — их немало, и они созревали исподволь, начиная еще со времен «холодной войны».[11]

Нет надобности снова показывать и развитие соответствующих симптомов — от так называемого «поколения гусаров» начала 50-х годов и объяснимого только конкретно-социальной ситуацией головокружительного успеха средней писательницы Франсуазы Саган. Важно констатировать, что эта ситуация подготовила появление «алитературы». По мнению Армана Лану, в справедливости которого не позволяют сомневаться факты, «бунт снобов, а потом социальное равнодушие и бешеный эгоизм героев Франсуазы Саган были оркестрованы течением, которое получило название «нового романа».

Итак, «алитература» и входящий в нее составной частью «антироман» — создание определенного исторического времени, сущность его отразившее своими особенностями. Теперь становится понятнее, почему до 50 — 60-х годов Пруст не находил ни учеников, ни рабских подражателей! 30-е и 40-е годы не были достаточно для этого благоприятными: «после 1930 года литература возвращается к современности».[12]

Это было время Народного фронта и Сопротивления. «Бунт снобов» — вот, оказывается, питательная среда для писателей, вдруг открывающих «метод Пруста», подражающих ему или же пытающихся развить его заветы. И что же: есть заметное сходство между ситуацией во Франции 50 — 60-х годов и тем историческим моментом, который последовал за первой мировой войной и в который вдруг стал знаменит, необычайно знаменит дотоле почти совершенно безвестный Марсель Пруст. Как и нынешние «антироманисты», Пруст «ожидал», пока его творчество придется ко времени, пока сложится та ситуация, которая «вдруг» выведет писателя, казавшегося второстепенным, на первый план литературной борьбы, в разряд первостепенных по таланту или по значению для этой борьбы.

Совершенно не случайно так называемые «гусары» (Нимье, Блонден, Лоран и др.), писатели, которые во Франции начала 50-х годов открыли кампанию борьбы с искусством, сознававшим свою общественную ответственность, искусством «вовлеченным», «ангажированным», энергично возрождали традиции той эстетской и космополитической литературы, которая процветала во Франции 20-х годов, во время тогдашней экономической стабилизации, в годы, когда французская буржуазия праздновала победу над германским империализмом. Возрождался дух Поля Морана, того самого Морана, который в начале 20-х годов писал циклы новелл «Открыто ночью» и «Закрыто ночью», где с наслаждением описывал кабаки разных стран, а в качестве героев, вызывающих симпатию писателя, были завсегдатаи притонов всего мира. «Если нужно сегодня найти специфический гусарский стиль, — пишет «Arts», — то мы его находим у Саган: тот же вкус к скорости, к алкоголю, отвлекающее средство неестественного общества, изнывающего от надуманной скуки».[13]

А герой первого романа одного из главных представителей нового поколения «антироманистов» Ф. Соллерса «Забавное одиночество» (1958) — романа, очень близкого по его духу к литературе «гусар», — став писателем, тотчас обратился к Прусту. У этого героя навязчивая идея наслаждения как смысла жизни, преследующее его по пятам чувство пустоты и постоянное ожидание смерти. У него даже астма — как и у Пруста.