Марш Теней

— А теперь закрой глаза, дитя мое, — низким голосом важно попросил Пангиссир, когда Киннитан допила жидкость. — Пусть боги найдут тебя и прикоснутся к твоей душе. Это величайшая честь.

И «честь» не заставила себя долго ждать: на этот раз вместо легкой неги, полной грез, Киннитан почувствовала, что ее будто схватили и ударили чем-то тяжелым. Все началось с ощущения жара внизу живота, который очень быстро — словно огонь по сухой траве — распространился по спине, затем вспыхнул в голове и между ног. Киннитан едва не упала со стула, но младший священник поддержал ее. Девушке казалось, что его руки находились где-то очень далеко, что они прикасались к статуе, а не к живой Киннитан. В глазах у нее потемнело, в голове шумело, и ей стало ясно: сейчас ее череп треснет, как каштан в огне, и она умрет.

«Помогите!»

Ей показалось, что она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но слова прозвучали в ее воображении, а с губ слетели какие-то животные стоны.

— Положи ее, — приказал Пангиссир. Его голос доносился откуда-то издалека. — На этот раз пробрало как следует.

— Что-то… — начал было младший священник. — Она будет…

Киннитан не видела его — она погрузилась в черный туман, — но голос заставил девушку содрогнуться.

— Она сейчас ощущает прикосновение бога, — говорил Пангиссир. — Она готовится. Подложи ей под спину подушки, чтобы она не ударилась. С ней говорит великий бог…

«Никто со мной не говорит, — думала Киннитан, в то время как голос Пангиссира все слабел, оставляя ее в темноте. — Никто не говорит. Я совсем одна!»

Она почувствовала, как вокруг нее образуется нечто плотное, но не могла ни понять, ни даже предположить, что это. Силы уходили на то, чтобы сохранить себя, свое «я»: темнота грозилась забрать у нее все, что делало ее Киннитан. Так в далеком детстве зимними вечерами холод отбирал тепло у тела, когда она выскакивала на улицу после беготни и возни с братьями.

Но вот темнота начала меняться. Киннитан по-прежнему ничего не видела, но пустота вокруг уплотнялась, становилась похожей на кристалл. Каждая мысль в голове заставляла этот кристалл звенеть низким размеренным гулом огромного ледяного колокола. Киннитан стала тяжелой — тяжелее и старше всего сущего на земле. Теперь она поняла, каково быть камнем, неподвижно лежащим в земле: его мысли так же тяжелы, как устремленные ввысь горы. Она ощутила, как живет камень, отсчитывая не секунды, но тысячелетия, когда одна мысль — это бесконечность.

Она почувствовала нечто, какое-то постороннее присутствие — вне тела, но все-таки пугающе близко. Она показалась себе мухой, что разгуливает по животу спящего человека и не догадывается об этом.

Но спящего ли? Возможно, нет. Теперь она знала истинный размер мыслей, окружавших ее и проникавших внутрь. Сначала Киннитан приняла их за свои собственные, но тотчас поняла, что не в состоянии постичь заключенные в них идеи, как не в состоянии выразить словами грохот земли.

«Нушаш? Неужели это сам великий бог?»

Киннитан больше не хотела оставаться в этой твердой, как алмаз, говорящей темноте. Неприятное содрогание, исходящее от медлительных раздумий бога, было непереносимо для ее хрупкого разума. Бог слишком далек и слишком велик — не только для нее, но для любого человека. Огромный как гора — нет, как сам Ксанд и даже еще огромнее, — он может лечь на небо и заполнить его целиком.

И тут он, кто бы он ни был, заметил ее.

Киннитан вырвалась из плена, сердце ее колотилось, готовое выскочить из груди. Она очнулась в одной из комнат храма, ярко освещенной фонарями. Тело сотрясали рыдания, а во рту был привкус мертвечины. Младший священник поддерживал голову Киннитан: ее рвало.

Женщины-прислужницы убрали за ней, помыли девушку и одели, и она снова предстала перед Пангиссиром. Верховный Жрец взял ее лицо в свои жесткие руки и уставился ей в глаза — без тени сочувствия, как ювелир, вглядывающийся в огранку камня.

— Хорошо, — заключил он. — Бесценный будет доволен. Мы успешно продвигаемся.

Киннитан хотела что-то сказать, но не смогла. Она чувствовала себя усталой и больной, будто ее побили.

— Тебя призвал автарк Сулепис, девочка. Сегодня вечером тебя подготовят. А завтра отведут к нему, — сказал жрец и ушел.

Подготовка была утомительной и продолжалась очень долго. Когда Киннитан, поднявшуюся с постели лишь час назад, вели по коридорам дворца-сада на утреннюю встречу с автарком, она спотыкалась от усталости. Вчерашнее зелье верховного жреца продолжало действовать, причем сильнее, чем прежде. Даже в крытых переходах свет казался слишком ярким, а эхо шагов чересчур громким: девушке хотелось убежать обратно в постель и с головой спрятаться под одеяло.