Читаем Маршал Конев полностью

Сначала заехали к Майиной маме-Зине, как она её всегда называла, которая ещё в 1944 году после тяжёлого ранения при выполнении очередного задания в тылу врага была уволена с боевой работы и уехала в Воронеж. Весь город лежал тогда в руинах, и трудно было найти пригодное жильё. Потом известная советская разведчица получила комнату от администрации авиационного завода, куда её после полного выздоровления взяли на работу. Переступив порог, Майя бросилась к маме-Зине в объятия, а Поляков несколько минут обескураженно стоял у дверей, не зная, как ему поступить. Он вспомнил рассказ своего командира Василия Ивановича Голосова о первом знакомстве с Зиной Малинкиной, когда она работала в газете Воронежского военного округа, а. он был красноармейцем второго года службы. Его стрелковый полк располагался недалеко от Воронежа, где и находилась редакция газеты. В свободное от занятий время Василий писал небольшие рассказы-зарисовки, как он именовал их, и посылал в газету. Они попадали к Зине Малинкиной, работавшей литсотрудницей. Между ними началась переписка. Потом он с разрешения командира роты сам побывал в редакции. Разговаривал с Зиной, которая ему очень понравилась. Второй раз она даже принимала его дома, так как была больна. Они полюбили друг друга... Затем произошла какая-то размолвка, о причине которой Анатолий не знал. А начавшаяся война и вовсе прервала их связь. Вспомнил Анатолий ещё случай, когда в декабре сорок второго года на Дону их снайперская группа обеспечивала огнём переход через линию фронта нашего контрразведчика. Им оказалась женщина. Более того — это была Зина Малинкина. Просто чудеса, да и только. А теперь вот он, известный снайпер Поляков, стоит в комнате той самой мамы-Зины, переступая с ноги на ногу, не зная, с чего начать разговор, но выручила сама хозяйка. Оторвавшись от дочери, она решительно подошла к Анатолию и, улыбаясь, сказала как-то очень просто:

— А мне о вас много рассказывал Василий... Василий Иванович. Ваш командир. Снимайте шинель, будьте как дома. Обо всём остальном написала Майя. Примите моё благословение. Мир вам, совет да любовь.

Поляков не ожидал такого тёплого приёма, готовился к долгим объяснениям, а тут всё произошло самой собой: быстро и легко.

— Большое спасибо вам, Зинаида Ивановна, — только и сказал он в ответ и элегантно поцеловал ей руку. Потом подошёл к Майе, крепко обнял её, и все радостно заулыбались. Некоторое время влюблённые стояли у окна, любуясь удивительными комнатными цветами, которые выращивала мама-Зина. Майя вспомнила её рассказ о том, что до войны она любила герань — цветок, который всегда напоминает ей о встречах с тогдашним военкором, красноармейцем Голосовым, в годы войны создавшим группу снайперов и спасшим её при переходе через линию фронта, когда она возвращалась из вражеского тыла...

— С тех пор в память этого замечательного человека, — с грустью говорит Зинаида Ивановна, — я и развела этот цветник. Особенно люб мне вот этот — алоэ, его чаще столетником называют. Думаю, не многие могут похвастаться тем, что видели его цветущим.

— А вот мы видим! — воскликнула Майя.

— Да, вам повезло: он словно ради вашего приезда но чью выпустил нежно-розовую стрелку с оранжевым венчиком. А вообще-то он, как утверждают знатоки, зацветает раз в сто лет. Мне его подарила одна очень добрая подруга, тоже фронтовичка. Год назад я пересадила его в другой, более свободный горшок, и вот он отблагодарил меня за внимательный уход. А может, у цветов, как и у хороших людей, есть душа...

И все снова радостно заулыбались. Потом дружно стали сооружать праздничный стол. Что-то оказалось у хозяйки дома, но многое привезли с собой Майя и Анатолий.

Праздник удался на славу. На другой день молодожёны отправились в загс, а через несколько дней уехали в Москву, где их ждала мать Анатолия — Анна Петровна (отец погиб при форсировании Днепра в сентябре сорок третьего и был посмертно представлен Коневым к званию Героя Советского Союза).

...Стояли удивительно красивые мирные дни, наполненные солнечным светом. Во всём чувствовалось дыхание первой, ни с чем не сравнимой победной весны. В один из таких дней Майя уговорила мужа побывать в подмосковном лесу. И не пожалела. До чего же хорошо и легко там дышится. Кругом щебечут разноголосые птицы, среди них выделяется пение соловья. Слушаешь — не наслушаешься.

— Прямо как в окрестностях Воронежа, где я провела детство и юность, — не удержалась Майя от восхищения. — Вот уж где соловьи певучие: нет, кажется, нигде таких больше.

— Ну почему же нет, — обиделся Анатолий. — У нас они тоже поют заливисто, вот послушай внимательно...

И, прижавшись друг к другу, молодожёны долго стояли, слушая соловья и любуясь мирной, оживающей природой. И сами собой напрашивались милые сердцу слова: «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат...»

А вокруг тихо, чтобы не нарушить любовной идиллии, шелестела молодая ярко-зелёная лесная поросль. Шептались листья, стрекотали кузнечики, непоседливо спешили куда-то муравьи.

Вдруг Майя заметила в траве свой любимый цветок и громко воскликнула:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное