Маршал

В Москве не как в Чечне, но тоже всё хуже и хуже и Болотаев не то чтобы кому-то помочь, сам еле-еле сводит концы с концами, вновь влез в долги. Это и неудивительно – инфляция бешеная, а зарплата преподавателя заморожена, копейки, на которые ничего не купишь, да и покупать в магазинах нечего.

Это не просто кризис или катастрофа, это крах великой державы – СССР. Рушатся все устои. Правопорядка нет. Кругом воровство, преступность, грабеж и процветание бандитских группировок, в том числе и чисто этнических групп.

…Последние строки не из художественной литературы, а публицистика тех дней, то есть реальность бытия. И в этой ситуации к Болотаеву вновь пришли его бывшие соседи-иностранцы.

– Тота, помоги, пожалуйста, стань нашей «крышей».

– Какой «крышей», я преподаватель, а не блатной, тем более бандит.

– Вот и хорошо… Мафиозо нет. Идет борьба за лидерство. А ты – чеченец, ты старший, ты преподаватель и авторитет. И ты ведь Мафиозо убрал.

– Нет! – твердо сказал Болотаев.

– Ну хоть помоги… Даже Дада нас спасала.

Последнее сильно задело его.

– Ладно, – не задумываясь, Болотаев дал согласие, – я вечером к вам зайду, поговорим обстоятельно. Заодно я и чемодан Иноземцевой заберу.

Обговорив за чашкой чая всё, выяснили, что, как только Мафиозо исчез, на территории академии появились какие-то «качки», или, как их теперь стали со страхом и даже с восхищением называть, рэкетиры.

Тота понимает, что в принципе всё как в курятнике: раз местный петух исчез, появились другие. Однако он никак не представлял себя в роли Мафиозо, но и отказать в защите слабым, тем более иностранцам, тоже не гоже. Поэтому он что-то обтекаемое пообещал, мол, если ещё будут беспокоить, сообщите. И уже собирался уходить с чемоданом Дады, как дверь с силой толкнули, затем стали громко стучать и нагло, грубо кричать:

– А ну открыть!

– А вы что, дверь заперли? – удивился Тота.

Сам открыл дверь. Их трое, все в чёрном, молодые, крепкие, злые. Правда, увидев здесь незнакомого, тем более по виду кавказца, они чуть опешили, а Тота понял, что инициативу надо брать в свои руки, и обратился как преподаватель к студентам:

– Доцент Болотаев. А вы кем будете?

Наступила непонятная пауза, и Болотаев вновь вежливо спрашивает:

– В столь поздний час, что вы делаете в нашем общежитии? Как вы сюда попали?

Пришедшие переглянулись, и тот, что был постарше и покрепче и стоял позади, вдруг отодвинул напарника, вплотную подошёл к Тоте:

– Слушай ты, доцент, пошёл бы ты на… – А Болотаев стоит, как будто не понимает. – Ты что, оглох?! Пошёл на… – повторно, уже гораздо громче и угрожающе, прозвучал мат. Тота стоял как бы в оцепенении, словно не зная, в какую сторону идти, и тут этот здоровяк небрежно пнул чемодан. Это похлеще, чем сапогами на стол, это настоящий пинок, ибо чемодан отца Дады не простой, а акустический, с особым звучанием и с ним связана память о Сибири, о Даде, о танцах в пятидесятиградусный мороз, когда он был как барабан, а теперь как набат – сигнал к действию, к вихрю танца борьбы…

Был шум, гам, драка. Болотаев думал, что все двенадцать этажей общежития встанут с ним стеной. Нет. Никто. Даже двое иностранцев, в чьей комнате это всё началось, в испуге забились в угол.

Когда всё закончилось и утихомирилось, бандиты ушли, иностранцы ещё пребывали в шоке, пока поверженный Тота со стоном не зашевелился. Вот тогда все бросились на помощь, хотели вызвать скорую и милицию, но Тота запретил. И несмотря на то что он был изрядно побит и всё болело, тем не менее в душе он ликовал, ибо главное: он не струсил, вступил в бой, да и пришедшие всё-таки убрались ни с чем. В подтверждение этого все иностранцы студенты-аспиранты стали восхищаться им, и к Болотаеву потянулись земляки-чеченцы: надо мстить!

Никому Тота мстить не собирался. Он очень жалеет, что вляпался в эту почти что криминальную историю, а ещё более его угнетает то, что за последние полгода он, мирный человек, столько раз попадает в различные передряги. А сейчас, накануне Нового года, под глазом фингал.

Почему? Ответ быстро прояснился. 26 декабря 1991 года не стало огромной страны Союза Советских Социалистических Республик (СССР).

Если бы об этом кто-то вслух сказал год-два назад, его сочли бы безумцем. И никто бы в это не поверил. Однако это случилось. Случилось как-то тихо, обыденно, спокойно, в общем, запланированно.

И конечно же, как говорится, лес рубят – щепки летят. В чей глаз попадут – неизвестно. Но Тота очень страдает, и это, как он думает, от того, что он искусство предал, на финансы позарился и вот судьба ему мстит: он впервые за много-много лет не может принять участие в новогоднем представлении академии. Но это не беда, а вот есть иная неловкость – под Новый год женится его товарищ, коллега из Москонцерта. Старая джаз-банда, как они себя называли, должна вновь собраться в ресторане «Прага», и Болотаев там, как «три в одном», то есть солист, ударник, танцор и так далее. Да в таком виде? Но друзья уговорили: мол, синяки украшают мужчину.