Марсианская святая

— Ты можешь не знать Эрика Лакшмийского, но он точно знает тебя, — сказала женщина и протянула Сэму руку: — Давай знакомиться, Сэм Беккет. Я Клементина Фредерика Гейден, баронесса Витгенштейнская.

— Так вы и есть Клементина Сидонская? — спросил Сэм, чтобы удостовериться.

— Нет, я не она, — отрицательно мотнула та головой.

— Но они же сказали, — Сэм кивнул на Пету и хотел было кивнуть на собеседницу, но не стал — он понимал, что сейчас в этом теле была другая личность — она не была ни Мирандой, ни Саломеей. Беккет даже не мог предположить, что такое вообще возможно и через какие механизмы реализовано, но некто, занимавший сейчас тело Миранды благодаря надетому на руку Омрону, стоял сейчас перед ним, как вполне самостоятельная персона.

— Я не умею исцелять и воскрешать, следовательно я не Клементина Сидонская, — ответила собеседница. — Я всего лишь нейрохирург. Чтобы ты не путался в Клементинах, зови меня моим вторым именем — Фредерикой.

— Тогда кто Клементина Сидонская? — спросил Сэм у Фредерики.

— Раз уж именно я заварила всю эту кашу, то мне и отвечать на твой вопрос, — сказала нейрохирург. — У нас есть время, чтобы всё тебе рассказать — перед тем, как ты приступишь к своей основной роли в финале этой пьесы. Если я не расскажу, ты не поймёшь, что тебе надо делать и не сможешь сделать важный выбор правильно.

— Я весь заинтригован, — с издёвкой бросил Беккет, потирая запястья, на которых краснели следы от наручников.

Фредерика сходила к стене за складными стульями. Отряхнув их от пыли, они сели вчетвером — Сэм, Фредерика, Пета и Захарий, по-прежнему связанный и с кляпом во рту. Потапчук вёл себя на удивление тихо и спокойно.

— С чего мне начать? — спросила Фредерика и тут же ответила. — С начала, конечно же.

— Возможно, в ходе разговора я сообщу тебе нечто, что ты и так уже знаешь, ведь в вашем расследовании вы практически приблизились к разгадке… Но ты ведь простишь мне такие повторения? — спросила она у детектива, и когда тот утвердительно кивнул, продолжила:

— Сразу после Первой марсианской войны, по всей нашей планете развелось множество полулегальных евгенических конторок, которые мечтали штамповать ньюменов с заданными способностями на продажу — на основе оригинального генома, попавшего в открытый доступ. Детей-ньюменов выпускали пачками. Растили как свиней — в загонах — и тестировали на наличие нужных способностей. Тех, кто не подавал надежд, выбраковывали, зачастую целыми партиями.

Беккет кивнул, давая понять, что он в курсе.

Фредерика продолжила:

— Мы уже никогда не узнаем, как называлась та фирмочка и где она находилась, и как звали ту девочку, о которой пойдёт речь. У неё не нашли никаких способностей, и создатели убили её… Но она ожила. Она оживала после каждой их попытки, какими бы изощрёнными они ни были. Прошло, возможно, несколько недель, пока её создатели не отчаялись и не выбросили её из исследовательского купола на мороз — в марсианскую пустошь — в надежде, что рано или поздно Марс её убьёт. Но девочка выжила. Она брела в безвоздушной атмосфере и, спустя несколько лет, набрела на одинокий купол Ново-Елисаветинского девичьего монастыря, где её приняли на послушание под именем Саломея. Воспитанниц готовили на военных медсестёр и учили обращаться со сшивателями плоти, но Саломея плохо поддавалась обучению, потому что время для развития её умственных способностей было безвозвратно упущено. Тем не менее, когда началась Вторая марсианская война, в составе добровольческого отряда семнадцатилетняя Саломея отправилась на орбитальный корабль-госпиталь «Космодамианск». Там она быстро получила прозвище Неумеха за то, что плохо управлялась со своим Зингером. Ей доверяли только перевязку.

Фредерика прикрыла глаза, словно погружаясь в прошлое:

— Вот тогда-то на «Космодамианск» прибыла я — Клементина Фредерика Гейден, из старинного дворянского рода, потомственный нейрохирург и полковник медицинской службы. Мне некогда было заводить знакомства — я сразу с головой окунулась в работу. Двадцать операций в день. Омрон позволял мне такие темпы. Только два месяца спустя, в редкие минуты отдыха навещая своих пациентов, я стала прислушиваться к разговорам. Выздоровевшие солдаты рассказывали мне о монахине Саломее Неумехе. Она отвратительно зашивала раны, но всякий, кого она перевязывала, выздоравливал буквально на глазах.

Я вызвала её к себе и тщательно исследовала. Мой род в течение трёх поколений работал по теме ньюменов. Я была экспертом в их физиологии и принадлежала к той узкой группке учёных, кому был известна истинная причина их способностей — Благодать. Всю жизнь Саломея считала себя отбросом, неудачницей, злой ошибкой природы. Я же увидела в ней потенциал к спасению человечества.

— Даже так? — удивлённо поднял бровь Сэм.