Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Взгляните же на то, чего достигли мы за последний год, когда проповедовали и писали истину. Взгляните, как сморщивается и съеживается шкура папистов… Что же произойдет, если молотилка Христова[306] Духом Святым проработает еще пару лет?

[307]

В этом же трактате Лютер осуждает название «лютеране», принятое многими его сторонниками. Он просит этих людей называть себя просто христианами. «Что такое Лютер? – спрашивает он. – В конце концов, учение это не мое. И не я был распят за вас… Как могу я, зловонный червь, допустить, чтобы дети Христовы звались моим презренным именем?»[308]

Как мы знаем, просьба эта осталась неисполненной[309].

22 декабря Карлштадт, вечно торопящий события, объявил, что в день новолетия в Замковой церкви будет проведена простая евангелическая Вечеря Господня с задействованием всех последних нововведений. Хлеб и вино раздадут всем. Чаши для причастия члены общины будут держать сами, а слова обряда причастия – произносить на разговорном немецком языке. Возносить гостию, как на католической мессе, разумеется, тоже не будут. Конечно, будет проповедь. Услышав об этих планах, советники Фридриха ясно дали понять, что этому не бывать. Одно дело – предпринимать такие смелые шаги где-нибудь на частной территории, и совсем другое – в Замковой церкви: это как-то… уж слишком. Однако Карлштадт не зевал: прежде чем Вечерю успели официально запретить, он передвинул ее дату на неделю вперед, в Рождественский сочельник. И не просто сделал все, что обещал, – еще и снял священническую сутану и служил в профессорской мантии. На Вечерю собрались сотни людей – говорили даже, что не меньше тысячи. Поговаривали еще, что перед принятием причастия многие не постились и не ходили к исповеди: и то, и другое было решительным нарушением правил. Дважды во время этой знаковой службы освященную облатку роняли на пол; один раз мирянин, уронивший облатку, был так напуган своим кощунством, что не решался наклониться и ее поднять – и за него это сделал сам Карлштадт. Это подлило масла в огонь толков и пересудов вокруг этого события.

В целом все прошло гладко, и Карлштадт, осмелев, объявил, что в Новый год проведет такую же службу в Виттенбергском городском соборе. Тамошний настоятель был не против; однако такая быстрая поступь реформ возбуждала революционную атмосферу в городе и не успокаивала, а, напротив, возбуждала толпу. Так, в сочельник какие-то хулиганы, без сомнения, пьяные, разбили в церкви несколько светильников, а потом шатались по улицам и орали песни. На следующий день после Рождества, словно спеша одним махом покончить со всеми условностями, Карлштадт объявил о своей помолвке с пятнадцатилетней девушкой. Самому ему было тридцать пять; в то время среди дворян (а невеста его происходила из дворянской семьи) были приняты браки зрелых мужчин с молоденькими девушками. Такой бешеный темп реформ кружил головы, возбуждал страсти – и делал столкновение Карштадта и Цвиллинга с традиционалистами неизбежным.

Пророки из Цвиккау

27 декабря, в разгар набирающей силу бури, в Виттенберг явились трое из Цвиккау, текстильного центра в девяноста милях к югу. Они заявили, что напрямую общаются с Богом, – и недолго думая явились домой к Меланхтону, чтобы ему об этом рассказать. Первые два, Николас Шторх и Томас Дрехзель, были по ремеслу ткачами; третий, Маркус Штюбнер, прежде учился у Меланхтона. Отец его был банщиком, и Маркус принял себе в качестве фамилии немецкое название этой профессии[310].