Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

В результате всего этого у верующих складывалось убеждение, что исповедью и епитимьями можно, так сказать, обнулить свои грехи и вернуться к исходному состоянию. Они покаялись, грехи их прощены и забыты – можно начинать сначала. Но за этой концепцией стояла еще одна – представление о том, что Церковь владеет «сокровищницей заслуг». Церковь учила, что некоторые особенные люди, как святые или сам Иисус, не просто обнулили все свои грехи; в своей жизни они так мало грешили и совершили так много добрых дел, что «приход» в их душевной бухгалтерии значительно превосходит «расход». Отправляясь на небеса, они, так сказать, кладут свои заслуги на сохранение в небесный банк. Таким образом, заслуги всех святых в истории Церкви копятся в огромной небесной сокровищнице. Можно ли представить себе ее объем? Кто скажет, каковы заслуги одного лишь Иисуса? А Девы Марии? А Петра, и Павла, и еще многих сотен святых? И кто может управлять этим небесным банком, если не Церковь? Он так и назывался – «сокровищница Церкви». Церковь верила, что Иисус вручил «ключи царствия» Петру – первому папе римскому; и на протяжении столетий Церковь и папа хранят эти ключи, дающие им доступ к сокровищнице заслуг и власть ею распоряжаться. А это, в свою очередь, приводит нас к нелегкой теме индульгенций.

Идея индульгенций связана с сокровищницей заслуг. Чтобы понять, как работают индульгенции, представим себе: вот верующий приходит на исповедь и рассказывает священнику, что сделал то и это. Тот назначает ему двадцать раз прочесть «Отче наш» и, возможно, сделать какое-нибудь доброе дело для Церкви. Но в какой-то момент Церковь пришла к новой мысли: можно купить индульгенцию, заплатив деньги в церковную казну – это ведь тоже будет своего рода епитимья! Помогать Церкви деньгами – дело несомненно доброе. Итак, если я решаю, например, сделать взнос на строительство собора – и для этого покупаю индульгенцию, – вполне разумно засчитать это мне как доброе дело, попадающее в категорию «заслуг». А если я дам в десять раз больше денег, то и «заслуг» у меня окажется больше в десять раз. Однако в небесную сокровищницу эти заслуги не отправляются. Они остаются при мне и я могу, так сказать, «тратить» их как хочу. Так, можно купить за свои деньги индульгенцию, дарующую мне прощение какого-то определенного греха. Если я согрешил и священник назначил мне епитимью из молитв и добрых дел, я могу вытащить свою индульгенцию в письменном виде и показать ему, что за этот грех уже «отбыл наказание».

Легко себе представить, к каким злоупотреблениям и бедам эта идея, укоренившись в Церкви, могла привести. Так оно и вышло. Появился новый рынок: духовный мир грехов и добрых дел оказался привязан к миру финансовому, к долгам и платежам. Едва ли стоит удивляться тому, что при выходе на финансовый рынок нового продукта рынок начинает лихорадить. Прежде всего, саму Церковь охватил необоримый соблазн продавать больше индульгенций, чтобы получить побольше денег. Ведь средневековая Церковь, по сути, представляла собой государство или огромную корпорацию – и деньги для постройки церковных зданий и выплаты жалований требовались ей постоянно. В этом самом по себе ничего удивительного нет. Однако если папа отличался расточительностью и денег не хватало – слишком легко было обратиться к индульгенциям как к решению проблемы. Разумеется, это и произошло. Индульгенции стали постоянной статьей дохода и со временем превратились в абсолютную необходимость. Они сделались настолько важны, что Церковь готова были закрыть глаза на любые злоупотребления.

Проблема индульгенций и искушение ими обрели новый размах в 1476 году, когда папа Сикст IV сообразил: необязательно ограничивать рынок миллионами живых грешников – можно распространить его и на те десятки и сотни миллионов, что уже покинули мир живых и томятся в чистилище. Можно лишь вообразить себе тот миг, когда до Сикста IV дошло: он может продавать заслуги из своей бесконечной «сокровищницы» не только тем, кто живет и грешит сейчас, но и всем, кто хочет облегчить страдания своих родных в чистилище. Сикст открыл золотую жилу длиной и шириной в Тибр! Обнаружился огромный и еще нетронутый сегмент рынка – страдания мертвых. Продажи индульгенций резко возросли. Теперь можно было покупать индульгенции не только для себя, но и для усопшего отца, деда, дяди, брата – да для кого угодно! И, разумеется, это означало не только то, что рынок вырос: поскольку предметом торга стали теперь страдания бедных душ в чистилище, проповедники-продавцы индульгенций принялись уделять этим страданиям особое внимание в своих проповедях и описывать их в самых ярких красках. Какой же сын не захочет избавить от таких мук своих отца и мать? Если с деньгами туго – можно еще сэкономить на себе; но кто откажется прямо сейчас, не сходя с места, всего за несколько монет облегчить страдания дорогого усопшего?