Мартовские иды

Два дня назад они здорово поссорились. Когда хозяйка на минутку вышла из комнаты, хозяин, наверно, пошарил на ее туалетном столике и там среди всех ее баночек и скляночек нашел анонимное письмо, которое она получила месяца полтора назад. Он его, видно, прочел и положил на место. А когда хозяйка вернулась, сделал вид, будто нашел письмо только что. Вот как, по-моему, было дело. В этом письме говорилось, что Клодии Пульхр, тот, что сжег дом Цицерона и грозился убить всех сенаторов, любит мою хозяйку до беспамятства, и ее против него предостерегают, потому что, может статься, он не сумеет совладать с такой любовью. Хозяин был очень спокоен, но я-то его знаю! Он даже побелел от ярости. Он сказал, что письмо наверняка написал сам Клодии Пульхр и что только человек, глубоко презирающий женщину, мог написать такое письмо, желая ее надуть. Хозяйка же сказала, что она терпеть не может Клодия Пульхра, но не верит, будто он сам написал письмо. Тут меня прогнали из комнаты. Когда я вернулась, она была вся в слезах и опять принялась плакать и все причитала, что не может так жить.

Хозяин послал за мной и сказал, что это я принесла письмо. Я поклялась страшной клятвой, как он потребовал, что ничего про письмо не знала; но, по-моему, он догадался. И все же я не думаю, что он меня выгонит.

Хотите ли вы, чтобы я писала, когда хозяин приходит домой под самое утро?

Виночерпий говорит, будто он слышал, как хозяин разговаривал с Бальбом и Брутом — Децимом Брутом, а не с тем красавцем — и сказал, что хочет перенести Рим в Трою. Троя эта вроде в Египте.

Секретарь, тот, из Сицилии, говорит, что войны с парфянами не будет, он передумал. Критский секретарь сказал: дурак ты, еще как будет. Больше я ничего об этом не знаю.

Говорят, будет эдикт: повозкам после десяти часов не разрешат въезжать в центр города и стоять больше часа.

Забыла написать: когда хозяйка ехала на озеро Неми, Клодий Пульхр подскакал к носилкам и завел с ней разговор, но Аффий подошел и сказал, что ему приказано никого не подпускать с разговорами. Аффий — надсмотрщик на ферме и ведает нашими поездками. Он был с хозяином на войне, и у него только одна рука.

Ну, теперь я кончаю.

Еще я хочу сказать, что мне здесь не нравится, как-то не по себе. Я просила госпожу Клодию Пульхру взять меня обратно, но она велит мне оставаться здесь. Но я знаю, как сделать, чтобы уйти отсюда. Если такое письмо вам подходит, я здесь останусь и еще напишу.

Корову нам хотелось бы иметь буренку, пятнистую.

XLVI. Дневник в письмах Цезаря — Луцию Мамилию Туррину на Капри

(Приблизительно 13 октября)

1012. Мы с царицей Египта поссорились. Это не те ссоры, которые постоянно кипят в будуарах и частенько кончаются весьма избитым способом.

Клеопатра утверждает, будто я — бог. Она возмущена, что я только недавно признал себя богом. Клеопатра глубоко уверена в том, что она богиня, и каждодневное поклонение народа укрепляет ее веру. Она внушает мне, что благодаря своему божественному происхождению она одарена редкой проницательностью и сразу распознает богов. Поэтому она может заверить меня, что я тоже принадлежу к их числу.

Все это дает пищу для весьма приятных бесед, прерываемых игривыми интермедиями. Я щиплю богиню, богиня визжит. Я закрываю рукой богине глаза, и, клянусь бессмертными богами, она не видит ни зги. Но на все эти коварные доводы у нее есть ответ. Правда, это единственная область, где великой царице изменяет разум, и я научился, говоря на эту тему, не переходить на серьезный лад. Только в этом вопросе, пожалуй, она поистине восточная женщина.

Нет ничего опаснее — и не только для нас, власть имущих, но и для тех, кто взирает на нас с большим или меньшим обожанием, — приписывания нам божественных свойств. Ничего удивительного, что многие из нас вдруг начинают верить, будто в них вдохнули сверхъестественную мощь или что они невольные носители конечной истины. Когда я был моложе, я часто испытывал подобное состояние, теперь же одна мысль об этом вызывает у меня гадливую дрожь. Мне не устают напоминать — обычно льстецы, — как однажды в бурю я сказал оробевшему лодочнику: «Не бойся, ты везешь Цезаря». Какая чушь! Житейские невзгоды щадили меня ничуть не больше, чем других.

Но это еще не все. История разных народов показывает, как глубоко укоренилась в нас склонность приписывать сверхчеловеческие свойства тем, кто обладает талантами или просто занимает видное положение. Я не сомневаюсь, что полубоги и даже боги древности — всего лишь те наши предки, которых высоко почитали. Это давало свои плоды — питало воображение отроков, укрепляло нравственность и общественные институты. Однако все это нам пора преодолеть и отбросить. Все, кто когда-либо жил на земле, были только людьми; их успехи должны рассматриваться как проявления человеческой природы, а не как ее аномалии.