Маша Орлова. Тетралогия (СИ)

Маша открыла глаза. Нет, не стук сердца, а именно шаги, медленные, будто в темноте кто-то нащупывает следующую ступеньку ногой, перед тем как перенести на неё вес.

В дверь стукнулись. Тихо, так что это можно было перепутать с порывом ветра, который часто бодает бревенчатые стены стационара. Глухо так – бум.

Парни переглянулись – Маша видела – словно спрашивая друг у друга, стучал кто или показалось. Но в дверь поскреблись снова.

– Маша, ты здесь? – послышался оттуда жалобный голосок Венки. Маленькая девочка с большим букетом диких цветов осталась одна во всём стационаре, если не считать спящую Горгулью, и несмело мялась на последней ступеньке перед дверью в спальню парней.

– Да, – Маша прокашлялась и повторила: – да, заходи.

Незапертая дверь скрипнула. Венка на пороге – маленькая, в мятой красной футболке – смотрела на Машу исподлобья. Букета, правда, у неё в руках не было, и вообще руки она держала за спиной.

Она боком протиснулась в комнату и привалилась к двери. Не сводя взгляда с Маши, она вывела руку из-за спины.

– Слезай, – сказала Венка, направив на неё пистолет. – Слезай, только по лесенке. Я ненавижу, когда ты прыгаешь. Ты меня всё время будишь.

Маша и не испугалась в первую секунду, она просто запуталась в одеяле, а руки и ноги вдруг стали плохо слушаться. Она жмурилась, но перед глазами всё равно стояла маленькая Венка, прижавшаяся спиной к двери, и целилась в неё из пистолета.

Стреляла Венка – вспомнилось вдруг Маше – не так уж плохо. Те, кто стреляли плохо, не продержались до второго курса.

– Слезай, – повторила она мертвенно-бесстрастным голосом.

Маша соскользнула на пол, как ей показалось, очень шумно. И после этого на секунду в комнате воцарилась тишина.

– Садись.

Маша послушно опустилась на край ближайшей кровати.

– Ты всё поняла, да? – прошелестела Венка, как будто губы её пересохли и превратились в два осенних листика.

– Что? – хрипло отозвалась Маша.

– Не притворяйся, ты всё поняла. – Пистолет – чёрный, тяжёлый, холодный, казалось, холодом веяло от него на всю комнату – в её руках не дрожал. Но голос Венки сбивался. Она вздыхала, как будто очень долго плакала, но вот успокоилась и собралась вдохнуть полной грудью. Да не выходило. – Вчера вы с Сабриной разговаривали про фотоаппараты. Ты смотрела мой фотоаппарат. Значит, ты всё поняла.

– Эй, перестань. Откуда ты взяла игрушку? – притворно-спокойно окликнул её Рауль.

Она резко дёрнулась, переводя прицел на него, и по её побелевшим кончикам пальцев Маша поняла, как неимоверно сложно ей сдерживаться.

– Замолчи, я не с тобой разговариваю. Я взяла его у Горгульи. Она спит. А я взяла. Не надейтесь, что она проснётся, она пьёт какие-то лекарства, и, я прочитала, они вызывают сон.

Маша чувствовала, как начинают болеть глаза, сфокусированные на одной точке – на чёрном дуле.

– А что ты хочешь? – неуверенно произнесла она.

– Я ничего не хочу, – Венка почти рассмеялась. По крайней мере, её губы кривились в демоническом подобии улыбки, но с них срывались звуки, больше похожие на всхлипы, чем на смех. – Я просто хочу, чтобы всем было хорошо, понимаешь?

Маша медленно покачала головой. Она мало знала о том, как успокоить человека с пистолетом – военной психологии у них ещё не было – но точно знала, что успокоить необходимо.

– Не понимаешь? Не понимаешь, да? Вот скажи мне, ты зачем поступила в наш институт?

Маша облизнула пересохшие губы. Медленно-медленно те остатки разума, которые не думали о тёмном и пыльном промежутке между стеной и дальней кроватью, собрали воедино подходящий ответ.

– Просто мне интересно. Я хотела помогать людям.

– Просто интересно? – взвизгнула Венка и задышала глубже и чаще, сама пытаясь успокоиться. – Ладно. Ты! Ты зачем сюда поступал?

Она ткнула пистолетом в сторону Ника. Он сидел на краю кровати, лицом к окну и не двигался, как будто разучился двигаться.

– Ну, мы с ребятами за компанию договорились.

– За компанию, да? – На этот раз успокоиться ей было сложнее, гораздо сложнее. – А теперь я расскажу вам, зачем я сюда поступила.

Губы у неё тряслись, и слова выходили порой невнятными, но Маша перестала слышать всё остальное, кроме её слов и того, как в голове надрывается далёкий неясный гул.

– У меня папа – полковник Центра. Вы же все туда мечтаете попасть после института, да? Вот и он мечтал, и попал. А мама – она преподаватель в институте. Знаете, что она преподаёт? Демонологию на четвёртом курсе. Да уж, не больше и не меньше. Знаете, что они от меня хотят? Чтобы я стала, как они. А у них нет больше детей, и некому больше становиться, как они, и есть только одна я, которой никогда не стать…

Пистолет уже ощутимо дрожал, а по её лицу текли слёзы, оставляли блестящие дорожки и обрывали свой путь на губах или на подбородке, срываясь вниз.

– Ну что ты, у тебя очень хорошо всё выходит, – ласково, как только могла, протянула Маша и подвинулась поближе – всего на полшага.

– Сидеть! – страшным голосом крикнула Венка. – Ещё раз шевельнёшься, и я пристрелю тебя, ясно, да?

Маша закрыла глаза, чувствуя, как больно колотится в груди сердце.