Машенька из Мышеловки

— Это и весь трофей. Немецкий автомат мы не взяли: правду сказать, побоялись своих. Дело, сами знаете, не шуточное — с немецким автоматом через фронт идти.

— Значит, это в терновнике вы так исцарапались?

Он вытащил из брюк рубаху, приподнял ее до груди, и я увидел длинную рваную рану на его теле.

— Запомнятся мне, товарищ полковник, эти кусты. Я до сих пор понять не могу: как же другие фрицы нас не заметили? Такая потасовка в кустарнике произошла, но никто из фашистов не кинулся своему дружку на помощь. Может, сам я и не совладал бы с этим басурманом, да Машенька помогла, в ноги ему бросилась, будто связала.

Я еще раз взглянул на Машеньку, и она смущенно опустила голову:

— А потом мы бежали… Ух, как бежали! А пули по деревьям только чик-чик… Вот посмотрите мою косынку: пуля пробила!

Девушка достала из-за пазухи серенькую косынку, развернула и подала мне. Тонкая батистовая ткань была прорвана в двух местах.

— Хорошо, Машенька, я верю всему, что вы рассказываете. Но скажи мне по правде, ты знала, какой это риск? Фашистов здесь очень много, на их переднем крае и шагу негде ступить.

Машенька вскинула голову, спокойно и прямо посмотрела мне в глаза:

— И все-таки мы решили прорваться к своим.

— Ты не ответила, Машенька, на мой вопрос. Ты знала, как это опасно?

На смуглом лице ее и в черных больших глазах промелькнуло удивление.

— Конечно, знала. Но как это объяснить вам? Мы не могли там оставаться. Мы все равно должны были прийти.

Она снова сунула руку за вырез кофточки и подала мне какую-то книжечку:

— Это и есть причина… Самая сердечная, товарищ полковник!

Я взял из ее рук книжечку, раскрыл. Это был комсомольский билет ученицы девятого класса Марии Боровиченко. С маленькой карточки на меня смотрело совсем еще детское лицо.

— Спасибо, Машенька, за хороший ответ.

Дядя Маши рассказал, что жили они в поселке Мышеловка и что долгое время он работал в пригородном колхозе, а два последних года — на железной дороге. В день, когда началась война, он в числе сотен добровольцев пришел в военкомат. Но его забраковала врачебная комиссия. Он тут же предъявил мне свой военный билет и заключение врачебной комиссии. Оно было коротко и строго: «Порок сердца. Не годен». Почти все товарищи Боровиченко ушли на фронт, а он остался. Его немножко утешала мысль, что железнодорожники — первые помощники фронтовиков, что через его руки пойдут на фронт боеприпасы, как вдруг случилось неожиданное… Ранним утром, собравшись на работу, он увидел на улице поселка зеленые фашистские мундиры.

Тогда он твердо решил перейти линию фронта, к своим, и сказал об этом Машеньке. Он без колебания доверил ей этот секрет, зная, что она согласится. Машенька росла без матери и всецело доверяла дяде.

Бежать из Мышеловки они собирались в следующую ночь. Фашисты уже шарили по хатам, уводили арестованных, развешивали грозные приказы. Трижды в течение дня врывались они и в дом Боровиченко, однако хозяев не заставали: Машенька и ее дядя прятались в голубятне, у них была краюха хлеба и кувшин воды. Голубятня оказалась хорошим наблюдательным пунктом. Прильнув к щели, Машенька видела, куда направляются танки и орудия врага, где выгружаются боеприпасы, где немцы роют окопы и ставят проволочные заграждения.

Сначала она следила за этой поспешной деятельностью вражеских солдат лишь из любопытства. Было так странно видеть незваных, чужих людей, суетившихся в их поселке. А потом она подумала, что если бы наши артиллеристы знали, где установлены орудия врага, пожалуй, они сумели бы накрыть фашистов в два счета.

Если бы наши знали… Но для того чтобы наши артиллеристы знали расположение войск противника, нужны донесения разведчиков и наблюдателей. Чем же она, Машенька, не разведчица, если уж довелось ей остаться за линией фронта? Просто пробраться к своим, спасаясь от фашистов, теперь ей казалось малой задачей. Нужно было раздобыть сведения о враге…

Дядя заметил, что Машенька стала задумчивой и молчаливой.

— Ты… боишься? — спросил он.

— Я думаю не о себе, — сказала Машенька.

Он улыбнулся:

— Я понимаю, ты думаешь обо мне. Что ж, это верно, врачи сказали — сердечник… Только мало ли что скажут врачи! Главное для нас — выбрать надежную дорогу, такую, чтобы под самым носом фашиста проползти. Мы знаем тут, Машенька, любую кочку, и нам ли верную тропинку не найти?

— Но с чем мы придем к нашим? С голыми руками? Ты понимаешь, как это важно — узнать, где и какие фашистские войска остановились, сколько у них пушек, танков, пулеметов…

Он задумался.

— Верно. Но для этого нужно время.

Машенька сказала решительно:

— Значит, в эту ночь мы не можем уйти.

Они остались в Мышеловке еще на двое суток. За это время гитлеровцы угнали все население поселка. Машенька видела, как мимо их двора, окруженные крикливым конвоем, шли женщины, неся на руках детей, тащили тележки, груженные всяческим скарбом.

В поселке то и дело трещали автоматы, и улицей стлался густой и едкий дым. Это горела Машина школа. Неведомо почему она помешала злобному воинству, украшенному черными пауками.