Мистер Уэйкфилд не имел своего стола, иначе говоря, его столом являлось все пространство кабинета. Пюпитры для письма, выпрыгивавшие из стен под действием хитроумных шарниров, были лишь малой частью наисовременнейшей конторской системы, включавшей в себя стойки для газет, зажимы для писем, огромные картотечные шкафы, каталоги, шифровальные книги, клакерские руководства, хитроумный, со многими циферблатами хронометр, три телеграфных аппарата, чьи позолоченные иглы выщелкивали букву за буквой, и перфораторы, деловито пробивающие ленту.
Повелитель всей этой таинственной техники оказался белесым шотландцем с чахлыми, песочного цвета волосами. Глаза у него были какие-то слишком уж подвижные, чтобы не сказать бегающие. Не исправленный в детстве неправильный прикус наградил его отчетливой вмятиной на нижней губе.
Выглядел Уэйкфилд лет на сорок – возраст необычайно юный, если принять во внимание занимаемый им пост. Как и большинство хороших клакеров, он вырос вместе со своей профессией. Первому вычислителю лорда Бэббиджа, всеми почитаемому реликту, не исполнилось еще и тридцати лет, но ошеломительный прогресс вычислительной техники определил уже судьбы целого поколения.
– Прошу простить меня за задержку, – сказал Мэллори. – Я слегка запутался в ваших коридорах.
Для Уэйкфилда в этом не было ничего нового.
– Не хотите чаю? У нас замечательные бисквиты.
Мэллори покачал головой и открыл серебряный портсигар.
– Курите?
Бледный Уэйкфилд побледнел еще больше.
– Нет! Нет, спасибо. Здесь курение строжайше запрещено.
– Понимаю… – Мэллори убрал портсигар. – Только я не очень понимаю, что может быть плохого от хорошей сигары.
– Пепел! – отрезал Уэйкфилд. – И частицы дыма! Они плавают в воздухе, попадают в смазку, загрязняют аналитические устройства. А прочистить все машины нашего бюро… Вы и сами понимаете, какой это адский труд.
– Конечно, конечно, – согласился Мэллори и поспешно сменил тему: – Как вам, вероятно, известно, я палеонтолог, но все же имею какое-то представление о клакерстве. Сколько у вас тут ярдов зацепления?
– Ярдов? Мы считаем шестеренки
– Правда? У вас столько мощностей?
– Скажите лучше, столько возни, – отмахнулся Уэйкфилд; его руки были затянуты в ослепительно-белые перчатки. – Шестеренки при вращении трутся, нагреваются, расширяются, зацепление становится слишком плотным, на зубцах появляются выбоины. В сырую погоду портится смазка, а в сухую – работающая машина создает небольшой лейденский заряд, притягивающий всякую пыль и грязь. Сцепления заедает, перфокарты липнут к загрузчикам. – Он вздохнул. – Мы давно уже поняли, что никакие предосторожности, касающиеся чистоты, температуры и влажности, не могут быть чрезмерными. Даже наши бисквиты к чаю пекут особо, чтобы снизить риск крошек!
Выражение «риск крошек» показалось Мэллори довольно комичным, но серьезное лицо Уэйкфилда не допускало и мысли о каких-либо шутках.
– А вы не пробовали уксусный очиститель Колгейта? – спросил Мэллори. – В Кембридже на него не нахвалятся.
– О да, – протянул Уэйкфилд, – старый добрый Институт машинного анализа. Нам бы их заботы! Они там в Кембридже трясутся над своей медью, сдувают с нее каждую пылинку – а почему бы и нет, если спешить некуда, если вся их работа – академические игрушки? А мы служим народу, вот и гоняем по сто раз самые громоздкие программы, гоняем, пока установочные рычажки не начинают гнуться!
Мэллори побывал недавно в институте, кое-чего там поднахватался и решил теперь щегольнуть своими знаниями.
– Вы слышали о новых кембриджских трансляторах? Они более равномерно распределяют износ зацеплений…
Уэйкфилд его не слушал.
– Для парламента и полиции наше бюро – просто ресурс. Мы всем и всегда нужны, но при этом нас держат на коротком поводке. Субсидии! Они просто не способны представить себе наши потребности, сэр! Давняя печальная история, да вы и сами прекрасно это знаете, вы же ученый. Не хотелось бы говорить грубо, но палата общин не в состоянии отличить вычислительную машину от кухонного автомата.
Мэллори подергал себя за бороду.
– Какая жалость.
– Ну, вы скоро умерите свои восторги, доктор Мэллори, – сказал Уэйкфилд. – В клакерстве потребности пользователя всегда превышают мощность доступной машины. Это – почти закон природы!
– Возможно, это и закон, – согласился Мэллори. – Закон какого-то уголка природы, нам еще неизвестного…
Уэйкфилд вежливо улыбнулся и взглянул на часы:
– Очень жаль, что высокие устремления сплошь и рядом разбиваются о будничные заботы. Мне не часто случается обсудить философию машины. Ну разве что с моим самозваным коллегой, мистером Олифантом. Он не рассказывал вам о своих глобальных проектах?
– Очень кратко, – покачал головой Мэллори. – Думается, его планы… э-э… социальных исследований потребуют больше вычислительных мощностей, чем имеется у нас в Великобритании. Чтобы отслеживать каждую сделку на Пикадилли и так далее. Честно говоря, все это показалось мне утопией.