Машина ужаса

— Вероятно. Но кроме того, рядом с этим солнечным полем были огромные запасы нефти, при помощи которой работали машины на заводе, а может быть и те таинственные механизмы, которые были доступны только избранным. Потому что дальше за нефтяными цистернами весь остров был перерезан стеной, уходившей у обоих берегов приблизительно сажен на сто в море. Стена эта футов десяти высотой была каменная, увенчанная, кроме того, остроконечной стальной решеткой. Эта ограда и была тем пределом, за который никому из обитателей городка не разрешалось проникать ни под каким видом. Было лишь несколько человек, нужных работников, видимо таких, которых Эликотт крепко держал в руках, и которых от времени до времени вызывали туда для каких-то работ. Но их, очевидно, умели заставить держать языки за зубами: по крайней мере на первых порах для меня все, что делалось по ту сторону стены, было окутано непроницаемой тайной. И между тем я сразу понял, что, конечно, только там можно искать разгадку тайны, только там может быть мисс Дорсей, если она вообще здесь.

Среди этих привилегированных, имевших доступ за «портов забор», как звали в поселке стену, был и мой приятель Маттео Ричи; это давало мне некоторую надежду. Во всяком случае было очевидно, что добиться успеха можно, только попав в число этих избранных.

О проникновении за роковую черту силой нечего было и думать. Два прохода в стене ограждались тремя рядами металлических платформ, соединенных, очевидно, с источником электричества сильного напряжения.

Миновать их было невозможно; прикосновение к ним было смертельно, не говоря уже о том, что оно вызывало трезвон особой сигнализации.

Маттео рассказывал мне о попытке одного любопытного рабочего, попытавшегося переступить запретную грань: он был убит на месте, едва прикоснулся к платформе.

И однако мне надо было проникнуть за эту черту. Там была Margaret; я был уверен в этом так, как будто видел ее собственными глазами.

— Однако упрямый ты человек, — сказал Сергей Павлович, когда Юрий замолчал, охваченный волнением.

— Я поставил на карту свою жизнь. Я решил идти до конца, но в то же время не хотел действовать очертя голову.

Жители поселка далеко не пылали любовью к своему хозяину, но испытывали перед ним суеверный страх. Поэтому вызвать их на откровенность было очень трудно. Но, раз начав говорить, они отводили душу в злобных рассказах по адресу этого человека.

Все эти люди были привязаны к проклятому месту, с одной стороны — щедрой платой, а с другой — своим темным прошлым, благодаря которому Эликотт держал их в руках, так как каждому из них грозило несколько лет одиночного заключения, а то и электрический стул.

Я навел как-то разговор на слабость старика в его отношении к женщинам. Рассказы посыпались, как из мешка, исполненные ненависти, сарказма и боязни. Большинство из них, впрочем, я уже знал, и они касались жизни «старого чёрта» на континенте.

Но однажды я услышал то, чего ждал и боялся.

— Ну, а здесь, на острове, он ведет себя тихо и скромно? — задал я как-то вопрос, слушая эти разглагольствования.

Собеседники мои усмехнулись.

— Спросите тех, кто был за «чёртовым забором». Да они как воды в рот набрали. А верно могли бы порассказать кое-что. Что он делает там, в своей берлоге? Уж верно не в бирюльки играет. Раза два мы видели, как он привозил с собой с берега каких-то леди, закутанных, как кочны капусты… Да вот месяца три или четыре назад, как раз во время выборов, этот белоручка (это было прозвище Хью) привез бабенку. Их сильно потрепало в Памлико-Суанде, и они выбросились на берег в довольно-таки растрепанных чувствах. Нам пришлось им помочь, и мы видели леди — вот так, как сейчас вас. Только глаза у нее были закрыты, она стонала и что-то бормотала себе под нос. «Леди больна и испугалась бури», — сказал белоручка и послал нас ко всем чертям, а бабенку увезли туда, — рассказчик махнул рукой на север.

— Она была хорошенькая? — спросил я по возможности беззаботным тоном, выдерживая роль.

— Да уж не то, что эти клячи в Портсмуте, — захохотал один из собеседников: — у старика губа не дура. Брюнетка этакая славненькая. Худа, пожалуй, ну, да ведь это как на чей вкус, — не правда ли?

Я с трудом удержался, чтобы не раскроить голову этому идиоту.

Теперь я был уверен, что Margaret здесь. Надо было спасти ее из рук этого изверга. Но как?

Я чувствовал свое полное бессилие, словно стоял перед глухой стеной, которую должен был пробить голыми руками.

Помог мне опять Маттео Ричи.

— Послушайте-ка, Мэтью, — сказал он мне как-то вечером, когда мы с ним усталые и угрюмые брели по направлению к клубу, где можно было выпить пива и почитать газеты (крепких напитков на острове не было).

— Скажите, вы не робкого десятка?

— Думаю, что трусом не был, — ответил я, удивленный этим странным вступлением.

— И чертовщины не боитесь?

— Еще меньше, чем людей. А разве у вас тут водятся черти?