Маска чародея

Не знаю, сколько времени я пробыл внутри. Я знаю, что время текло для меня по-другому. Мне показалось, что я пробыл там страшно долго, что прошло много дней, но, должно быть, все это заняло лишь час. Мысль о Тике, лежавшей внизу, ужас от того, что она может умереть до того, как я вернусь к ней, – лишь эта боль спасла меня в конце концов.

Дом действительно попытался поглотить меня, искушая вздохами, звуками, воспоминаниями, когда я проходил из комнаты в комнату, исследуя его, роясь в сундуках и буфетах, пытаясь наконец понять значение символа, запечатленного на странице моей жизни, этого непостижимого иероглифа, тчод…

Я слышал его многочисленные голоса. Появились фантомы. Проклятые духи, сидевшие в отцовских бутылках, звали меня, проклиная или умоляя о милосердии или попросту бормоча что-то бессвязное.

– Вернись, – казалось, говорил дом. – Ты должен вернуться сюда, Секенр, и жить, как когда-то жил. Живи здесь в своей комнате, спи здесь в своей постели, пиши здесь за своим столом у окна; забудь обо всем остальном, обо всем, что произошло, забудь, как дурной сон, забудь, забудь…

Я едва не уступил ему, едва не сдался, когда рассматривал сокровища отцовской мастерской: книги по магии, аппараты, талисманы и амулеты. Если я останусь, дом сам себя починит. Его раны затянутся, и он снова станет сосудом, содержащим сильнейшую черную магию, и вновь будет способен проходить сквозь миры и эпохи.

Я подумал, а не принести ли мне сюда Тику, но понял, что это ей не понравится.

В конце концов я взял с собой лишь несколько вещей: мою драгоценную, давно потерянную, но не забытую сумку с рукописью истории моей жизни, которую я решил довести до этого дня и когда-нибудь перенести на деревянную стену библиотеки Тсонгатоко, мои ручки и чернила, кое-какую одежду, пригоршню монет из кувшина, который мама хранила под кроватью, и один из ее геватов, который нашел на чердаке, – причудливое изображение изящной птицы – лебедя с расписанными крыльями.

Тика плакала и кричала в голос, обнимая меня, когда я спустился к ней в лодку.

Когда мы отчалили и поплыли прочь, я попросил ее простить меня, но она лишь сказала:

– Секенр, я еще не слышу биения сердца Крокодила. Моя смерть может и подождать.

Я произнес слово, заставившее время вновь пойти своим чередом, и так долго ждавшее пламя взметнулось вверх, ревя от восторга, и свет горящего дома полыхнул в ночном небе, как неожиданный фантастический рассвет.

Мы с Тикой плыли дальше, не в силах оторвать от него глаз.

Вот как я распорядился своим наследством, оставленным мне отцом.

ЧАРОДЕЙ СВОЕЙ ДАВНО УТРАЧЕННОЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ

В лунном свете приди ко мнеТуда, где ветер в деревьях шумит,Где на идолах прежних боговСтерся от времени даже гранит.И в молчанье иди за мной той тропой,Что к реке ведет,Встанем там, где река шумит,

Там, где дикий терновник растет.Терном тропы те порослиВсюду, где бросишь взгляд,Где когда-то с тобой мы шлиТысячу лет назад.Ты из могилы восстань,Пока не растаяла ночь.Как мне грустить перестать?

Себя не могу превозмочь.Я хочу воскресить тебяВ мертвом городе призрачных грез,Чтобы вновь обрести себяДля любви, для печали и слез.В древнем городе мертвых камнейТрудно бросить в прошлое взгляд,Воскресить ту любовь, что была всех сильнейРовно тысячу лет назад.