Маска и душа

Однажды мнѣ присылаютъ изъ Министерства Двора футляръ съ царскимъ подаркомъ — золотыми часами. Посмотрѣлъ я часы, и показалось мнѣ, что они недостаточно отражаютъ широту натуры Россiйскаго Государя. Я бы сказалъ, что эти золотые съ розочками часы доставили бы очень большую радость заслуженному швейцару богатаго дома… Я подумалъ, что лично мнѣ такихъ часовъ вообще не надо — у меня были лучшiе, а держать ихъ для хвастовства передъ иностранцами — вотъ де, какiе Царь Русскiй часы подарить можетъ! — не имѣло никакого смысла — хвастаться ими какъ разъ и нельзя было. Я положилъ часы въ футляръ и отослалъ ихъ милому Теляковскому при письмѣ, въ которомъ вполнѣ точно объяснилъ резоны моего поступка. Получился «скандалъ». Въ старину отъ царскихъ подарковъ никто не смѣлъ отказываться, а я…

В.А.Теляковскiй отправился въ Кабинетъ Его Величества и вмѣстѣ со своими тамъ друзьями безъ огласки инцидентъ уладилъ. Черезъ нѣкоторое время я получилъ другiе часы — на этотъ разъ приличные. Кстати сказать, они хранятся у меня до сихъ поръ.

Столь же неожиданно, какъ часы, получилъ я званiе Солиста Его Величества. Въ 1909 году, когда я пѣлъ въ Брюсселѣ въ La Monnaie, я вдругъ получаю отъ Теляковскаго телеграмму съ поздравленiемъ меня со званiемъ Солиста. Только позже я узналъ, что Теляковскiй хлопоталъ объ этомъ званiи для меня, но безуспѣшно, уже долгiе годы. Препятствовалъ будто бы награжденiю меня этимъ высокимъ званiемъ великiй князь Сергей Александровичъ, дядя государя. Онъ зналъ, что я другъ «презрѣннаго босяка» Горькаго, и вообще считалъ меня кабацкой затычкой. Какъ удалось Теляковскому убѣдить Государя, что я этого званiя не опозорю — не знаю. Меня интересовала другая сторона вопроса. Такъ какъ я крестьянинъ по происхожденiю, то и дѣти мои продолжали считаться крестьянами, т. е., гражданами второго сорта. Они, напримѣръ, не могли быть приняты въ Пушкинскiй Лицей, привлекавшiй меня, конечно, тѣмъ, что онъ былъ Пушкинскiй. Я подумалъ, можетъ быть, дѣти Солиста Его Величества получать эту возможность. Я отправился съ моимъ вопросомъ къ одному важному чиновнику Министерства Двора.

— Кто же я такой теперь? — спрашивалъ я.

Чиновникъ гнусаво объяснилъ мнѣ, что грѣхъ моего рожденiя отъ русскаго крестьянина высокимъ званiемъ Солиста Его Величества еще не смытъ. Въ Пушкинскомъ лицеѣ мои дѣти учиться еще не могутъ. Но теперь — утѣшилъ онъ меня — я, по крайней мѣрѣ, имѣю нѣкоторое основанiе объ этомъ похлопотать…

Волею судьбы «Солистъ Его Величества» превратился въ «Перваго Народнаго Артиста» Совѣтской Республики. Произошло это — также совершенно для меня неожиданно — при слѣдующихъ обстоятельствахъ.

Въ первый перiодъ революции, когда Луначарскiй сталъ комиссаромъ народнаго просвѣщенiя, онъ часто выступалъ передъ спектаклями въ оперныхъ и драматическихъ театрахъ въ качествѣ докладчика объ исполняемой пьесѣ. Особенно охотно онъ дѣлалъ это въ тѣхъ случаяхъ, когда спектакль давался для спецiально приглашенной публики. Онъ объяснялъ ей достоинства и недостатки произведенiя съ марксистской точки зрѣнiя. Въ этихъ докладахъ иногда отдавалось должное буржуазной культурѣ, но тутъ же говорилось о хрупкости и недостаточности этой культуры. Въ заключенiе публикѣ давалось оффицiальное увѣренiе, что въ самомъ близкомъ времени мы на практикѣ покажемъ полноцѣнный вѣсъ будущаго пролетарскаго искусства и все ничтожество искусства прошлаго.

Какъ то въ Марiинскомъ театрѣ былъ данъ оперный спектакль съ моимъ участiемъ для прапорщиковъ, молодыхъ офицеровъ Красной армiи. Шелъ «Севильскiй Цирюльникъ». Такъ какъ въ этой оперѣ я выхожу только во 2-мъ актѣ, то я въ театръ не торопился. Мнѣ можно было придти къ началу 1-го акта. Я засталъ на сценѣ еще говорящаго публикѣ Луначарскаго. Прошелъ въ уборную, и тутъ мнѣ пришли и сказали, что Луначарскiй меня спрашивалъ, и дали при этомъ понять, что было неловко съ моей стороны опоздать къ его докладу. Я выразилъ сожалѣнiе, но при этомъ замѣтилъ, что меня никто не предупреждалъ о митингѣ передъ спектаклемъ… Въ этотъ моментъ прибѣжалъ ко мнѣ, запыхавшись, помощникъ режиссера, и сказалъ:

— Тов. Луначарскiй проситъ васъ сейчасъ же выйти на сцену.

— Въ чемъ дѣло?

Пошелъ на сцену и въ кулисахъ встрѣтилъ Луначарскаго, который, любезно поздоровавшись, сказалъ, что считаетъ справедливымъ и необходимымъ въ присутствiи молодой армiи наградить меня званiемъ Перваго Народнаго Артиста соцiалистической Республики.

Я сконфузился, поблагодарилъ его, а онъ вывелъ меня на сцену, сталъ въ ораторскую позу и сказалъ въ мой профиль нѣсколько очень для меня лестныхъ словъ, закончивъ рѣчь тѣмъ, что представляетъ присутствующей въ театрѣ молодой армiи, а вмѣстѣ съ нею всей Совѣтской Россiи, Перваго Народная Артиста Республики.