Маски времени

— Я знаю их! — вскричал Метаксас. — Лев и Пульхерия были моими гостями здесь, а я гостил у них. Лев Дукас один из самых богатых людей в Византии, тебе это хотя бы известно? А его жена Пульхерия — такая красавица! — Он крепко схватил меня за руку. — Ты можешь поклясться в том, что это твои прародители?

— Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Невероятно, — восхитился Метаксас. — Так вот, позволь мне рассказать о Пульхерии. Ей, видишь ли, сейчас всего семнадцать лет. Лев женился на ней, когда она была еще совсем ребенком. Здесь это очень широко распространено. Талия у нее, ну вот такая, не больше, зато грудь — вот какая, и такой ровный живот, а глаза… от одного ее взгляда можно с ума сойти, и…

Я высвободил свою руку и вплотную приблизился к нему.

— Метаксас, вы…

Я не в состоянии был вымолвить этого слова.

— …спали с Пульхерией? Нет, нет, ей-Богу. Истинная правда, Джад! У меня и без нее здесь вполне достаточно женщин. Однако, подумай, мальчик ты мой, какая это возможность для тебя! Я могу помочь тебе встретиться с нею. Она уже вполне созрела для того, чтобы можно было ее соблазнить. Юная, бездетная, красивая, всегда такая скучающая — муж у нее настолько поглощен всевозможными хозяйственными заботами, что вряд ли даже ее замечает, но главное в том, что она твоя «прапра» много раз прабабушка!

— Это по вашей части, не по моей, — напомнил я ему. — Для меня это только причина держаться от нее подальше.

— Не будь идиотом. Я это все проверну для тебя за два, максимум три дня. Познакомлю с Дукасами, ты останешься на ночлег в их городском дворце в качестве гостя, одно словечко на ухо ее горничной…

— Нет, — отрезал я.

— Нет?

— Нет. Я не желаю принимать участие ни в чем подобном.

— Трудный ты человек, Джад Эллиот. Всегда противишься собственному же счастью. Ты не хочешь спать с императрицей Феодорой, не желаешь поваляться в постельке с Пульхерией Дукас, наверное, теперь ты мне скажешь, что не хочешь и Евдокию тоже?

— Я совсем не прочь переспать с кем-нибудь из ваших прародительниц, — сообщил я и ухмыльнулся. — Я даже не прочь заделать ребенка Евдокии. Как вы себя будете чувствовать, если окажется, что я — ваш «прапра» и так далее прадед?

— Этого ты не сможешь сделать, — сказал Метаксас.

— Почему?

— Потому что Евдокия остается незамужней и бездетной до 1109 года. А тогда она выйдет замуж за Василия Стратиокаса и будет у нее семеро сыновей и три дочери за пятнадцать последующих за ее свадьбой лет. И среди этих дочерей будет одна, которая и станет моей прародительницей. Боже, до чего же она разжиреет!

— Все это может быть изменено, — напомнил я ему.

— Не говори ерунду, — спокойно заметил Метаксас. — Неужели ты думаешь, что я не охраняю свою собственную родословную? Что стану колебаться прежде, чем вычеркнуть тебя из истории, если застукаю тебя на чем-нибудь, что может повлиять на замужество Евдокии? Она останется бездетной до тех пор, пока ее чрево не наполнит Василий Стратиокас, и делу конец. Но на сегодняшнюю ночь она твоя, пожалуйста.

И она стала моею. Оказав мне высочайшую степень гостеприимства в своем понимании, Метаксас послал свою прародительницу Евдокию в мою спальню. Ее тощее, худосочное тело показалось несколько постноватым для меня; ее твердые маленькие груди полностью скрывались в моих ладонях. Но она оказалась тигрицей. Она вся, казалось, только и состояла, что из энергии и страсти. Она оседлала меня и раскачала себя до полного исступления за два десятка быстрых вращений, но это оказалось только началом. Уже занималась заря, когда она отпустила меня и дала заснуть.

Мне приснилось, что Метаксас препровождает меня к дворцу Дукасов и знакомит меня с моим пращуром Львом, который абсолютно безмятежно говорит: «Это моя жена Пульхерия», и во сне мне показалось, что я никогда еще не видел более прелестной женщины.

37

Первый по-настоящему тревожный момент я испытал на следующем своем маршруте в качестве курьера. Из-за того, что я был слишком горд и постеснялся вызвать на помощь патруль времени, я оказался втянутым в сферу действия парадокса удвоения, а также ощутил вкус парадокса транзитного перехода. Но думаю, что мне удалось выпутаться из всего этого с честью.

Я с девятью туристами наблюдал прибытие участников Первого Крестового Похода, когда произошел этот мой первый сбой.

— В 1905 году, — рассказывал я своим подопечным, — Папа Урбан Второй призвал к освобождению Святой Земли от сарацинов. Прошло совсем немного времени, и рыцари со всей Европы стали собираться в Крестовый Поход. Среди тех, кто приветствовал такое освобождение насильственным путем был и император Византии Алексей, который усмотрел в этом способ возвращения тех территорий на Ближнем Востоке, которые были захвачены турками и арабами. Алексей высказался в таком духе, что он не возражал бы, если бы несколько сотен опытных рыцарей помогли ему очистить эти земли от неверных. Однако он получил их куда больше, чем запрашивал, в чем вы сами сможете убедиться через несколько минут, опустившись по линии в 1096 год.

Мы шунтировались в 1 августа 1096 года.