Масоны

Это они говорили, уже переходя из столовой в гостиную, в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван, на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав в это мгновение какой-то шум в зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов идет, побледнел и в струнку вытянулся на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.

- Но кто он такой?.. Я его не знаю... Connaissez vous се monsieur?* отнеслась она к камер-юнкеру.

______________

* Знаете вы этого господина? (франц.).

- Mais oui!..* Разве вы не знакомы еще с monsieur Углаковым?.. C'est l'enfant terrible de Moscou**.

______________

* Ну, конечно! (франц.).

** Это баловень всей Москвы (франц.).

- В таком случае я не приму его; я боюсь нынче всяких enfants terribles.

- Нет, примите! - возразил ей камер-юнкер. - Это добрейший и прелестный мальчик.

Екатерина Петровна разрешила лакею принять нежданного гостя.

Пьер почти вбежал в гостиную Екатерины Петровны. Он был еще в военном вицмундире и худ донельзя.

- Pardon, madame, что я вас беспокою... - заговорил он и, тут же увидав камер-юнкера и наскоро проговорив ему: - Здравствуй! - снова обратился к Екатерине Петровне: - У меня есть к вам, madame Тулузова, большая просьба: я вчера только возвратился в Москву и ищу одних моих знакомых, - vous les connaissez,* - Марфины?..

______________

* вы их знаете (франц.).

- Да, знаю, - отвечала Екатерина Петровна.

- Ах, как я счастлив! Где они, скажите?.. Я сегодня заезжал к ним на квартиру, но там их я не нашел и никого, чтобы добиться, куда они уехали; потом заехал к одной моей знакомой сенаторше, Аграфене Васильевне, и та мне сказала, что она не знает даже об отъезде Марфиных.

- Они, может быть, уехали в Петербург, - проговорила Екатерина Петровна.

- Нет, не в Петербург! - воскликнул, топнув даже ногой, Углаков. - Я сам только что из Петербурга и там бы разыскал их на дне морском.

- В таком случае они, вероятно, уехали в именье свое, - объяснила Екатерина Петровна.

- А в какое именье, как это угадать? У них, по словам моего отца, много имений! - говорил почти с отчаянием Углаков.

- Если они уехали, так, конечно, в главное свое имение, в Кузьмищево, объяснила Екатерина Петровна.

- А вы знаете, где это Кузьмищево? - спросил Углаков.

- Как же мне не знать, когда я несколько раз бывала в нем!

Адрес дайте мне, chere madame!.. Умоляю вас, адрес! - вопиял Углаков.

- Сию минуту! - отвечала Екатерина Петровна с участием и, пойдя к себе в будуар, написала Углакову подробный и точный адрес Кузьмищева.

- Merci, madame, merci! - воскликнул Углаков и, поцеловав с чувством у Екатерины Петровны руку, а также мотнув приветливо головой камер-юнкеру, уехал.

- Действительно, enfant terrible, - сказала Екатерина Петровна, оставшись опять вдвоем с камер-юнкером, - но мне удивительно, почему он так беспокоится о Марфиных?..

- А вы и того не знаете? - произнес как бы с укором камер-юнкер, шлявшийся обыкновенно всюду и все знавший. - Он в связи с madame Марфиной.

- Вот как! - проговорила Екатерина Петровна, почему-то обрадовавшись сообщенной ей новости. - Муж, вероятно, оттого так поспешно и увез ее в деревню?

- Разумеется! - подтвердил камер-юнкер.

Бедная и неповинная Сусанна Николаевна, чувствовала ли она, что говорили про нее нечистые уста молвы!

XV

Егор Егорыч, как малый ребенок, восхищался всем по возвращении в свое Кузьмищево, тем более, что в природе сильно начинала чувствоваться весна. Он, несмотря на распутицу, по нескольку раз в день выезжал кататься по полям; велел разгрести и усыпать песком в саду главную дорожку, причем даже сам работал: очень уж Егор Егорыч сильно надышался в Москве всякого рода ядовитыми миазмами, нравственными и физическими! Gnadige Frau тоже была весьма рада и счастлива тем, что к ней возвратился муж, а потом, радуясь также и приезду Марфиных, она, с сияющим от удовольствия лицом, говорила всей прислуге: "Наконец Кузьмищево начинает походить на прежнее Кузьмищево!". При этом gnadige Frau одним только была смущаема, что ее прелестная Сусанна Николаевна совершенно не походила на прежнюю Сусанну Николаевну; не то чтобы она на вид была больна или скучна, но казалась какою-то апатичною, точно будто бы ни до чего ей дела не было и ничто ее не занимало. Gnadige Frau пробовала несколько раз начинать с нею беседу о масонстве, о котором они прежде обыкновенно проговаривали целые вечера; Сусанна Николаевна, однако, обнаруживала полное равнодушие и отвечала только: "Да, нет, конечно". Gnadige Frau, наконец, так все это обеспокоило, что она принялась мужа расспрашивать, замечает он или нет такую перемену в Сусанне Николаевне.

- Замечаю, - отвечал тот.

- Какая же, ты думаешь, причина тому?