Почему же появилось так много разнообразных степеней? Ответ простой — из-за снобизма. Во Франции социальные классы были менее проницаемы, чем в Англии. По сути, сословия были закреплены законом: духовенство, дворянство и все остальные. И с давних пор каждое сословие жило своей жизнью. И в ложах дворян в процентном отношении было больше, чем в обществе в целом. Им «искусство» было обязано своим подъемом, но они же привнесли в него снобизм. Дело в том, что дворянам была необходима альтернативная среда для взаимодействия, отличная от душной и тесной обстановки Версаля. Хотелось им и общения с представителями других социальных прослоек. И масонство стало прекрасным поводом для знакомства аристократической элиты с элитой интеллектуальной. Впрочем, масонские ценности табель о рангах попрать не могли. И в ложах приходилось изобретать свою иерархию. Включая все больше новых степеней с изощренными ритуалами посвящения и дорогостоящими церемониальными одеждами, Шотландские уставы ограждали лавочников и ремесленников от проникновения в высшие эшелоны, а символика и эстетика рыцарства служила этому оправданием. В то время, как в Британии преемственность масонов от настоящих каменщиков создала в ложах дух подлинного ремесленного содружества, сказки Рэмзи о крестоносцах и рыцарях давних времен изначально придавали французскому масонству аристократический лоск.
На приумножение степеней Шотландского устава повлияли также религиозные и этнические предрассудки. Во Франции стремления к политической терпимости еще не было. При этом отлучение масонов от Церкви, предпринятое папой римским в 1738 году, Франции не касалось. Поэтому в Шотландском уставе было много чего от эстетики и идеологии католицизма. Что уж говорить, многие из французских масонов были просто католическими шовинистами. В 1767 году в марсельской ложе Безупречной искренности были приняты нормы, может быть, даже сверх меры «искренние»: «…все же поругатели, коим не повезло родиться евреем, магометанином или негром, в наши ряды стать не могут». Увы, масонские идеи терпимости были приняты в ложах далеко не всех стран.
«Девять сестер»
Во Франции, как и в Британии, многие вступали в ложи ради развлечения, новых друзей и полезных связей, и времени и желания подробно изучать тонкости Шотландского устава у них не было. Часто посещавший в то время Францию венецианский авантюрист и повеса Джакомо Казанова советовал вступать в ряды братьев-масонов всем, таким же как он, искателям приключений: «В нынешнюю пору юноше, путешествующему по миру и желающему узнать все его прикрасы и премудрости, если он желает везде находить себе должный прием, необходимо посвятить себя в круг так называемых масонов». Казанова своему совету следовал — связи, полученные в масонских ложах, он прекрасно использовал для путешествий по Европе и своих успехов в ложах другого рода.
Но были среди французских масонов и те, чьи устремления были предельно чисты: первых братьев привлекала в первую очередь нравственная философия масонства, соблюдение установленных порядков, религиозная терпимость, а также модное в то время увлечение рациональной наукой и поисками древних истин. Постепенно масонские ложи стали частью интеллектуального ландшафта наравне со всякого рода салонами, кафе, клубами и собраниями. Если изначально Британия казалась в этом отношении более открытой и подвижной, то к середине века Франция начала ее нагонять. Ослабла хватка цензуры. С 1751 года начал выходить — том за томом — всеохватный компендиум человеческого знания, знаменитая «Энциклопедия» Дени Дидро и Жана Лерона Д’Аламбера. Именно она стала платформой для новых философов эпохи Просвещения, выталкивавших идеи рациональности и прогресса на авансцену общественного сознания. Номинальным лидером французского Просвещения стал Вольтер, выступавший в 1760-е годы за отмену религиозных преследований.
И одна из парижских лож без околичностей провозгласила себя сеятелем идей Просвещения. Она называлась «Девять сестер» — в честь древнегреческих муз, покровительниц словесности, науки и искусства. Основателем ложи и ее первым Мастером был астроном Жером Лаланд. Он поставил себе цель привлечь в ряды братьев-масонов как можно больше представителей интеллектуальной элиты, а из ложи сделать центр культурной жизни столицы.