Массажист

Глядя, как Соледад помогает управляться с тарелками, Н. вдруг подумал: хорошо бы жить в доме, где каждый день эти ухоженные руки ловко выкладывают вкусную и ароматную еду… Это была мечта бродячего пса о надежной кормушке, она иногда посещала Н., однажды даже осуществилась, пусть ненадолго. Женщины, которые подбирали и отпускали его, такого взлета фантазии не вызывали – Соледад оказалась первой.

А потом, после президентского обращения, боя курантов и всех обязательных примет телевизионного новогодия, Соледад придвинулась поближе к Н., даже слегка прижалась, как женщина к своему мужчине. Вечер и ночь были слишком хороши для той действительности, в которой до сих пор пребывал Н., и он все косился на Сэнсея – должно же случиться и что-то неприятное.

Но Сэнсей, когда часам к пяти утра все обалдели от телевизора, пошел к себе в комнату и совершил там перестановку – раздвинул свой диван и постелил там для двоих.

Он же выпроводил спать все семейство, начав с пьяненького деда. Сделал он это кратко, но без единого возражения – он хорошо воспитал женщин своего семейства. Потом он устроил себе в зале на диване ложе, перетащив постельное белье из своей комнаты.

Когда квартира угомонилась, Н. и Соледад тихонько прильнули друг к другу. Не об этом они думали при встрече, но именно это было сейчас необходимо – они за день здорово устали и намерзлись. И Н. подумал, что спешить некуда – у них еще много-много ночей впереди.

Сэнсей в зале никак не мог заснуть, слушал тишину, вылавливал последние шумы новогодия у соседей, они безмерно раздражали: какой праздник в седьмом часу утра?!. Сэнсей сделал все что мог, но на душе у него было неспокойно – он обиделся, хотя вовеки не назвал бы поведение Н. изменой. Назвать так – значило бы встать на одну ступеньку с манерным и расхлябанным Томкетом, а этого он не мог. А назвать иначе он не умел.

Да еще эта женщина, слишком хорошая для Н., несколько смутила Сэнсея. Он ощущал неправильность ситуации – и ничего не мог поделать. Тут его природная и получившая хорошую тренировку властность была бессильна – как и с совсем другой женщиной, не такой яркой, но тоже практически недоступной.

Первые январские дни были бестолковы и радостны. Соледад отключила мобильник и жила тихими семейными радостями. Сэнсей несколько раз придумывал себе дела и уходил из дому, оставив комнату в распоряжении Н. и Соледад. Главное условие он выставил Н. в мужской беседе на лестнице.

– Вы там не галдите, мои этого не поймут, – сказал Сэнсей хмуро. Н. кивнул – и так ведь все ясно.

Они не галдели, они были тихи, как два бессловесных зверька, лишь иногда тихо смеялись. Они делали друг дружке массаж – Соледад тоже кое-что умела, а Н. вкладывал в ремесло душу. Перед ним лежало тело, уже не юное, тело тридцатилетней женщины, мягкое и податливое, как у сонной кошки, и он, разгоняя холодные искорки и точки под кожей, вытачивал из плоти то, чем она была десять лет назад, и под его пальцами талия делалась тоньше, грудь приподнималась и меняла форму, бедра становились глаже. Только так он мог проявить свою любовь. Она не знала о переменах, но отдавалась во власть его рук доверчиво и радостно. И оба при этом становились невесомы.

Им казалось, что это будет длиться вечно.

Беда стряслась, когда Соледад, копаясь в сумке, вытряхнула на диван онемевший мобильник.

– Знаешь, что такое счастье? – спросила она Н. – Это когда мобилка молчит.

И тут же включила дорогой плоский аппаратик.

Минуты не прошло, как он запел.

– Слушаю… – сказала Соледад. – Странный вопрос… С Новым годом, матушка! Угомонись, я знаю, какой сегодня день. Четвертое января… Что?!

Она уставилась на Н. круглыми глазами. И он понял: время вылетать пинком под зад из рая.

Билет на поезд безвозвратно погиб. Сэнсей, призванный на помощь, нашел давнюю приятельницу в аэропорту. Час спустя Соледад и Н. покидали Сэнсееву квартиру. Он взялся отвезти их в аэропорт и пошел на охраняемую автостоянку, куда на время праздников поставил машину.

Н. вывел Соледад на улицу – туда, где Сэнсей приказал им ждать. Стоять было холодно, они прогуливались взад-вперед и дошли до больших витрин соседнего дома. Там были выставлены подвенечные платья на кринолинах, безмерно гламурные, с цветочками, кружавчиками, камушками, жемчужинками – всем тем, чего не принимала Соледад, а Н. этих штук в упор не видел. Зато он оценил белые силуэты с тончайшей талией.

Повернувшись к Соледад, он обрисовал руками в воздухе свадебный силуэт, как бы примеряя его на ее фигуру. Другого способа посвататься он бы не придумал – да и этот возник внезапно, в то мгновение, когда руки создали две красивые линии сверху вниз.

– Ты полагаешь? – спросила Соледад.

– Да, – ответил он.