Масштаб

Мать ничего не знала. Ее дочь – воспитанная скромная девушка, без разрешения глаз не поднимет. Свидание с бароном – да вы что?! Да, позавчера вечером Горицветка вернулась домой бледная, трясущаяся, ни в чем не признавалась… но при чем тут барон?! Наутро хмуро молчала, наотрез отказывалась выходить на улицу, даже к колодцу за водой. Но барон – это невозможно! Услышав стук в ворота, Горицветка кинулась в погреб и там заперлась… Но она ни в чем не виновата! Горицветка сирота, отец умер давно, она, мать, воспитала дочь в строгих традициях… Невозможно!

Мы говорили на языке Цветущей. Аррф переводил настороженные глаза с женщины на меня.

– Из погреба есть второй выход? – спросил я ровно, без выражения.

Ее мать смотрела на меня полными ужаса глазами.

– Нет, господин.

– Не беспокойся, женщина. Пусть Горицветка поговорит со мной. Ничего ей не будет, пусть только поговорит!

– Не вздумай обмануть меня, веснар! – Аррф скалился, пытаясь уловить смысл нашего разговора.

Погреб не запирался изнутри. Я с трудом поднял тяжелую крышку – дохнуло сыростью.

– Горицветка?

Тишина.

– Послушай, я тоже веснар. Я не допущу, чтобы тебя тронули пальцем – сейчас… Но мне… нам… очень нужно знать: ты это сделала? Зачем?

Тишина. Еле слышный шорох.

– Ты сказал «веснар», – прошептал Аррф за моим плечом.

– Не мешай.

Из погреба по-прежнему не доносилось ни звука. Говорит ли Горицветка по-йолльски? Наверняка говорит: молодые говорят все.

– Горицветка, – продолжал я на языке Цветущей. – Я хочу тебе помочь. Я могу тебе помочь. Только скажи правду.

– Я его не…

Рыдания. Маг быстро посмотрел на меня, потом опустил руку с кольцом в темноту погреба. Стали видны цвелые стены, гора яблок в дальнем углу и скрюченная фигура, притаившаяся в куче тряпья за дырявым бочонком.

– Убери свет.

Маг поднял брови:

– Давай вытащим ее оттуда. Невозможно же…

– Убери свет!

Удивительно, но он повиновался.

– Горицветка, – сказал я так мягко, как мог. – Меня зовут Осот. Даже если ты убила барона – я сумею тебя защитить, по крайней мере сейчас. Ты слышишь? Только скажи!

Она ничего не отвечала. Ревела в три ручья.

* * *

Она понимала, что делает что-то не так… но устоять не могла. Барон никогда в жизни не обижал ее. Никогда. Только смешил, дарил подарки и хвалил. Ни один парень в Холмах никогда-никогда не развлекал ее так, как взрослый чужой мясоед, которого она поначалу боялась.

Она плохо писала по-йолльски, но читать умела. Барон оставлял ей коротенькие послания в расщелине старого дуба на перекрестке – там, где от тракта отделялась дорога к каменному дому. У нее сердце замирало всякий раз, когда она запускала руку в сухую шершавую щель.

Он назначил ей свидание в лесу. Раньше она в лес никогда не ходила – про него в поселке рассказывали недоброе. Но раз барон сам ее позвал – значит, ничего страшного случиться не может?

Она пошла.

Барон подарил ей колечко. Вот это. Он целовал ее, и все было хорошо… Потом барон велел ей идти домой, а сам остался.

Она отошла на сотню шагов. Остановилась, чтобы пособирать землянику, и через несколько минут услышала… Нет, не крик. Какой-то очень страшный звук. Хоть и негромкий.

Сперва она бросилась наутек. А потом, вот дура-то, не удержалась и вернулась. Чтобы только взглянуть…

Увидела мертвое тело, лежащее в высокой траве. Тело барона, и всюду по поляне – седые волосы, как оборванные нитки.

Тогда она побежала домой и поклялась никогда-никогда, никому об этом не рассказывать. Но как только она закроет глаза – перед ней возникает труп, мешком лежащий в траве, и эти белые нитки, дрожащие на ветру.

* * *

– А теперь скажи по-йолльски: я не веснар. Я не убивала барона.

Горицветка, извлеченная из погреба, дрожала в объятиях матери. Аррф сидел, нахохлившись, глядя с подозрением.

– Я не веснар, – пролепетала Горицветка на вполне приличном, почти без акцента, йолльском. – Я не убивала барона. Честное слово! Клянусь! Даю присягу!

Все эти клятвы были ни к чему. Уже после первых ее слов Аррф отшатнулся, будто между ним и девушкой перерезали натянутую нить. Из веснара, убийцы и мстителя Горицветка превратилась в несчастную дуру. Хоть бы жители Холмов пожалели ее…

А почему нет? Ведь живут же – и прекрасно живут! – и Роза, и Горчица. То, что в прежние времена считалось позором, теперь превращается чуть ли не в доблесть.

– Мы оказались там же, откуда начинали, – сказал я. – Даже хуже: у нас совсем не осталось времени.

* * *

– А что такое для тебя Йолль? Твоя родина?

Мы свернули с тракта. Дом покойного барона Нэфа стоял перед нами на склоне, как путник, идущий в гору и на миг замерший с занесенной ногой.

– Много камня, много людей… дым… суета. – Аррф нехотя улыбнулся. – Для меня моя родина, Осот, – то, что я могу унести с собой.

– Твой узелок с одеждой?

– Нет. То, что я могу принести… дать кому-то. Отдать миру, если хочешь. Йолльский закон. Наука Йолля. Искусство и архитектура Йолля… или вакцина, которая спасает от красной чумы, сохраняя тысячи жизней. И плевать на благодарность. Мне не надо благодарности, я ведь и сам знаю, что так – правильно.

– А корни?