Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений

«Новый курс» привел также к ряду изменений, которые должны были стать постоянными. В ответ на злоупотребления и нежелание раскрывать конфликты интересов в банковской отрасли и на фондовом рынке, выявленные комиссией Пекоры, конгресс принял в 1933 году Закон Гласса-Стиголла, требующий разделения между коммерческими и инвестиционными банками; также в 1933 году был принят Закон о ценных бумагах, запрещавший предоставление ложной информации по предлагаемым акциям. В 1934 году был принят Закон об обороте ценных бумаг, в соответствии с которым создавалась Комиссия по ценным бумагам и биржам, регулирующая фондовые биржи. В 1935 году был создан Национальный совет по трудовым отношениям, целью которого было предупреждение и исправление «несправедливых трудовых практик среди работодателей частного сектора и профсоюзов». Однако и эти меры едва ли кто-то считал ножом, вонзенным в сердце современного капитализма. Защита, которую они обеспечивали потенциальным инвесторам и работникам, позволила значительно повысить доверие к рынкам.

Важным шагом в сторону корпоративизма стало закрепление Законом о трудовых отношениях 1935 года, или Законом Вагнера, права работников организовывать новые профсоюзы и вступать в уже существующие. Конгресс заявил, что «неравные переговорные возможности» работников и работодателей ведут к «экономической нестабильности», а отказ компаний от переговоров приводит к забастовкам, и оба этих фактора мешают торговле. Это было новшеством: прежние правительства не поддерживали профсоюзы, и они лишь дробили организованный бизнес — картели и растущие монополии. Прогрессистское движение, лидером которого в 1910-х годах выступал Теодор Рузвельт, было нацелено на подрыв монополий. Такой же позиции придерживался и Вудро Вильсон («Я за большой бизнес, но я против трестов»). После Типот-доумского нефтяного скандала 1923 года, когда вскрылось взяточничество среди федеральных чиновников, государство решило дистанцироваться от бизнеса и не предоставлять ему дополнительной правовой защиты. В 1930-х годах отношения между деловыми кругами и Вашингтоном были достаточно прохладными.

Эти и другие изменения не создали у американцев ощущения того, что происходил отказ от общественных ценностей, характерных для Америки. Можно сказать, что Франклин Рузвельт пошел на уступки корпоративизму, которые, однако, позволили уберечь современный капитализм от его полного замещения корпоративизмом. Можно также утверждать, что лишь спустя многие годы после «Нового курса» корпоративизм стал совершать набеги, грозившие уничтожением современного капитализма.

Насколько эффективными были новые корпоративистские экономики континентальной Европы, особенно Италии и Германии, по сравнению с экономиками, все еще относившимися к категории современного капитализма, например с американской и британской? Корпоративистская экономика Италии заработала только в конце 1920-х годов, экономика Гитлера — с 1933 года, а в конце 1930-х годов уже началась Вторая мировая война. Поэтому число «естественных экспериментов», имевших место в указанный период времени, на основании которых можно делать какие-то выводы, невелико. Одним из таких экспериментов стал серьезный спад, который начался в Британии в 1926 году, а во всех остальных странах — в 1929 году. И Рузвельт, и Гитлер пришли к власти в начале 1933 года.

Бытует мнение, что Гитлер использовал корпоративистские инструменты, чтобы быстрее вывести Германию из этого спада, тогда как Рузвельту из-за господствовавшей в стране идеологии laissez-faire пришлось дожидаться депрессии, в которую перерос спад и которая продлилась еще восемь лет[124]. Однако показатели производительности в Германии и Америке говорят о совершенно иной картине: