Масть

От Конторы к дому я всегда ходил пешком, жара ли на улице, дождь ли, стужа ли… Соседи давно уже укрепились во мнении, что у «озорного барина» с головой не всё в порядке, но меня это ничуть не трогало. Наоборот, давало простор. «Между прочим, именно так нам, Тёмным, и следует меж людей держаться, – не раз поучал словоохотливый дядюшка. – Потому что коли станешь с оглядкой на них жить, то и выходит, что не для себя живёшь, а для них. Всех мыслей и будет: а что скажет какая-нибудь Марья Алексеевна? Но и совсем уж злить людишек тоже не стоит – обозлятся в ответ и начнут пакости строить… магией, конечно, с этим управишься, но опять же выйдет, что не в своё удовольствие живёшь, а чтобы с ними сражаться. Нет, племянничек, тут надо золотую середину искать. Чтобы малость удивлялись, посмеивались – но и только».

Тявкнул приветственно Ураган – за полгода с лишним вымахал он изрядно, хотя по уму оставался щенком. Алёшка ещё осенью приучил его подавать лапу – и не пользовался при этом ни каплей магии. «С нею неинтересно!»

Первое, что услышал я, входя в натопленный дом, – это музыку. Ну, понятное дело, значит, вновь у нас гость, снова сыгрываются.

Так оно и было. Алёшка сидел на лавке и вовсю наяривал на балалайке, а Костя, скрестив ноги, расположился на ковре и вёл на бамбуковой флейте какую-то жалостливую мелодию.

– Что, Светлые, получается? – ухмыльнулся я.

– Ещё не очень, Тёмный, – признался Костя. – Но к Святкам надо сыграться как следует, выступаем.

Я вяло кивнул. Уже две недели как они репетировали – в Журавино графиня ежегодный рождественский бал устраивает, причём в отличие от городского, пасхального, всех туда зовёт – и соседей-помещиков, и своих же крестьян.

Правда, как язвительно пояснил дядюшка, крестьяне её не больно-то пользуются приглашением. Вот, казалось бы, добрая барыня, добрее не бывает. Крепостным своим мужикам волю дала, припасы у них за деньги покупает, за всякую работу платит – а они стараются держаться от неё подальше. И разговоры разговаривают… мол, странная она, графиня, и сколько лет уж не стареет, и мужа покойного не иначе как чародейством каким-то извела… уж он-то правильный барин был, что не по нему – сразу в рыло, зато как отойдёт, пятак на водку… а эта по-иноземному всё устраивает, блажит… школа опять же для босоты… зачем босоту учить? Коли на роду тебе написано землю пахать или милостыньку просить – так без надобности глаголы да яти…

Когда разговоры переходили некую меру, Виктория Евгеньевна поглаживала мужицкие мозги магией. Воздействие шестого уровня. «И знаешь, – усмехался дядюшка, – я на то глаза закрываю, не веду учёт мелочи. Пусть уж… я не жадный. А коли столичные когда-нибудь пронюхают – будем считать, что не для себя она то творит, а по своей дозорной службе».

Хорошая вещь – дозорная служба. Магические воздействия на людей, выполненные вроде как по служебной надобности, для пользы Дозора, не идут в твой личный счёт. И правильно! Будь оно иначе – ни мы, ни Светлые попросту работать бы не смогли, только и следили бы друг за другом. Дядюшка, правда, говорил, что так не повсюду. Есть города, где любое магическое воздействие любого Иного учитывается – будь ты партикулярная особа, будь ты на дозорной службе. Причём никто не бегает, не надзирает за чужими – просто есть у начальствующих над Дозорами, да и у местной Инквизиции такие артефакты, которые сами собой любое шевеление Сумрака замечают, любое применение магии. «Автоматы! – со вкусом произносил дядюшка. – На пятьсот вёрст могут пробивать… Но сие редкость». Магический глобус графини Яблонской был жалким подобием таких артефактов. Глобус лишь показывал Иных в пределах своего действия, но их магии учёта не вёл.

Нам в Твери повезло – ни дядюшка, ни графиня автоматами не владели, и потому многое можно было списать на служебную надобность. Совсем уж зарываться не стоило – Светлым только дай повод поскандалить… но мелочной слежки мы, дозорные разных мастей, друг за другом не вели. «Хочешь жить – дай жить другому, – наставлял дядюшка. – Это хоть и наш, Тёмный, принцип, да Светлым он тоже порою не чужд».

– Борщ есть, на свиной кости сваренный, – прервав игру, сообщил Алёшка. – И рыбный пирог со вчера остался. Согреть?

– Да ты бренчи, бренчи, – отмахнулся я. – Сам согрею.

Конечно, ставить чугунки на печь я не стал – это долго. Заклятье «жарка» действует куда быстрее, а силу магического огня можно настраивать тоньше.

– Несанкционированное воздействие седьмого уровня, – отставив флейту от губ, сделал страшную гримасу Костя. Я видел, как он отчаянно старается не заржать в голос.

– Причём даже не на людей, а на пользу Иных, – заметил я. – Поужинаешь с нами?

– Нет, благодарю, – мотнул он головой, – да только в Журавино у нас ужин через четверть часа, я уж лучше со своими.

– А мы что, чужие? – поддел его Алёшка.

– Дурак! Там же дети, малышня совсем, только-только набранные! – строго пояснил Костя. – Им же без меня тоскливо!