Мастер

Генри же дотянул до последнего, а потом написал матери, что у него снова болит спина и ему нужен отдых, но он надеется, что к двадцать восьмому мая – дню парада – ему станет гораздо лучше. На самом деле он делает все возможное, чтобы быть там, однако, если спина будет по-прежнему его беспокоить или заболит сильнее, он не сможет встретиться с отцом и сопроводить его в дом доктора Холмса. Генри отправил письмо, не перечитывая.

Утром двадцать восьмого мая Генри не пошел на завтрак к мисс Апшем, а во время обеда узнал, что Уильям отменил все свои трапезы на этот день. Профессор Чайлд и два других застольника, тоже ярые аболиционисты[51], собирались на парад и предположили, что Уильям отсутствует, поскольку ему не терпелось увидеть своего брата, чьим храбрым решением присоединиться к 54-му полку под командованием полковника Шоу все они безмерно восхищались. К вящему удивлению Генри, они явно предполагали, что и он организовал себе местечко среди зрителей парада, и, когда он собрался улизнуть, никто не спросил, куда он идет.

А Генри тихонько вернулся к себе на квартиру. Лежа на кровати, он чувствовал, что недвижность и беззвучие сгустились более обычного, как будто весь шум сконцентрировался сейчас на пути следования парада и оставил его здесь – на нетронутой опушке, где нет ни звука, ни действия, ни движения. Он потянулся, подошел к столу и побарабанил пальцами по его полированной крышке, радуясь приглушенному, тусклому звуку. Он взял с полки том Сент-Бёва, пролистал его, однако чувство отстраненности от сердца событий сделалось уже непреодолимым. Он завис в пространстве, словно затаенное дыхание. Это было почти восхитительно, и даже более того, с приближением вечера он почувствовал что-то вроде счастья, которое не было похоже на счастье от проделанной работы или от чистого отдыха. Просто он укрылся в комнате с кроватью, книгами и письменным столом в тот день, когда воздух снаружи таил в себе опасность. Когда у всех горел в крови огонь, он был безмятежен. Настолько безмятежен, что не мог ни читать, ни думать, просто наслаждался свободой, которую дарило предвечерье, смаковал глубоко, как только мог, это тихое и странное предательство, свой тайный отказ от мира.

Весь дом жил в постоянном ожидании, когда он вернулся в Ньюпорт. Его приезд семья почти не заметила. И уж совсем никому не было дела до его полуотшельнического образа жизни. За столом говорили только об Уилки и Бобе и их товарищах, имена которых знала вся семья. Каждое письмо мать и тетушка Кейт встречали взволнованными возгласами, однако не распечатывали, чтобы сперва Генри-старший медленно и вдумчиво прочитал его про себя, а потом передал жене, и уже она читала вслух те строки, которые, с ее точки зрения, заслуживали немедленного оглашения. Затем письмо доставалось Генри или Уильяму, если те присутствовали, а после них – тетушке Кейт и Алисе, читавшим письмо вместе. Генри-старший читал и перечитывал письмо по нескольку раз, выбирая те места, которые полагал достойными публикации в газете «Ньюпорт ньюс», а потом отправлялся туда в одиночку, целеустремленно и спешно, как только мог, чтобы передать текст редактору.

Из письма, датированного 18 июля 1863 года, они узнали, что для Уилки настали времена тяжелых испытаний и каждый день ему угрожает чрезвычайно серьезная опасность. «Ньюпорт ньюс» с гордостью напечатала его целиком:

Дорогой отец, мы сплавляемся по реке Эдистон, направляясь к линии фронта. Времени мало, могу лишь сообщить, что из боя 16-го числа мы вышли с сорока семью убитыми и ранеными. Полк сражался достойно, и я отдал бы правую руку за славное имя, которое он заслужил. Сейчас мы направляемся к острову Моррис, завтра на рассвете снова пойдем в атаку на форт Вагнер. Надеюсь и молю Бога, чтобы полк действовал так же благородно, как на острове Джеймс.

Все они знали о форте Вагнер. Это было, замогильным голосом поведал им Генри-старший, самое мощное земляное укрепление за всю историю военных действий. Его непременно нужно взять, но это трудная задача. Генри-старшего чрезвычайно волновало недальновидное решение послать туда именно 54-й полк, в котором служили преимущественно чернокожие, само появление которых вызовет лютую ярость среди солдат-конфедератов. Все последующие дни, пока не было других новостей, отец обсуждал это со многими встревоженными посетителями дома Джеймсов и повторял одно и то же, слово в слово, каждому новому гостю, пока не удостоверился, что его отношение к сражению совершенно правильное и единственно достойное.