Мастер Гамбс и Маргарита

То ли предвидя конечное воскресение Верховенского, то ли симпатизируя ему изначально, Достоевский Степана Трофимовича от "бесов" отделяет; отец и сын у него все-таки не близнецы и не братья. Но точно так же и Васисуалий Лоханкин, при всех своих изнурительно-бесплодных рефлексиях на тему Интеллигенции и Революции, не есть полноправный обитатель бесовской слободы. Это обстоятельство сразу выясняет Остап, задавая Лоханкину странный со всех точек зрения вопрос:

"— Скажите, из какого класса гимназии вас вытурили за неуспешность? Из шестого?

— Из пятого, — ответил Лоханкин.

— Золотой класс. Значит, до физики Краевича вы не дошли?".

Обратим внимание на три странности этого скоротечного диалога: замена слова "неуспеваемость" "неуспешностью"; появление мистического числа "пять" и упоминание физики Краевича. Логично предположить, что курс физики начинали изучать в шестом классе, и, с точки зрения Бендера, Васисуалий лишился чего-то очень важного. Чего? Ведь шестой класс выпускным не был. Значит, дело в физике, с которой, точнее, с одним из разделов которой, Остап прямо себя отождествляет:

"Меня похоронят, Киса, и на памятнике моем будет высечено: "Здесь лежит известный теплотехник

и истребитель Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендербей...".

Стало быть, решение задачи с тремя непонятными выглядит так: Лоханкин В.А. на бесовском пути не преуспел (отсюда "неуспешность"), из пятого (то есть бесовского) класса вылетел и в свиту Мастера по трубам и печам (теплотехника) не годится.

Опыт "Краткой биографии"

Здесь мы в очередной, и надеемся последний, раз коснемся тайны числа "пять". Для разгадки требуется не новое прочтение манускриптов черной математики, но более внимательное чтение Достоевского:

"На первый план выступали Петр Степанович, тайное общество, организация, сеть. /.../ для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу и расшатавшееся таким образом общество/.../ вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок..."

Реальность, в которую попал Булгаков, в которой и о которой он писал свой роман, как раз и была реализацией этого фантастического замысла. То, что Булгаков, строя свое пятеричное исчисление новой эры, опирался на утопический роман Достоевского, доказывается текстологией: как удалось установить М.Чудаковой, ранние редакции "Мастера и Маргариты" были настолько ориентированы на "Бесов", что последующая работа над рукописью сводилась во многом к преодолению зависимости, доходившей от стилизации до прямого заимствования.

Точно так же действовали Ильф и Петров. После "Двенадцати стульев" они уже не прибегают к стилизации. В "Золотом теленке" роман Достоевского ("Бесы") превращен в миф, а мотивы и персонажи из прототипов переведены в архетипы.

За смешащей до колик "Вороньей слободкой" раскинулся мировой Скотопригоньевский миф, а поскольку миф этот и политический, он бросает неожиданный и обескураживающий свет на коммунальные склоки квартиры №3.

"Продолжительная совместная жизнь закалила этих людей и они не знали страха. Квартирное равновесие поддерживалось блоками между отдельными жильцами. Иногда обитатели "Вороньей слободки" объединялись все вместе против какого-либо одного квартиранта и плохо приходилось этому квартиранту".

Когда через двадцать лет после последнего (1938 год) издания романы Ильфа и Петрова вынырнули из небытия, можно было уже не опасаться проведения прямых аналогий между отдельно взятой коммунальной квартирой и обществом в целом{2}.