«Мастер и Маргарита»: За Христа или против? (3-е изд., доп. и перераб.)

конферансье Жорж Бенгальский;

артист Куролесов;

некий «сиреневый джентльмен», покупающий лососину.

Бритость в романе — это знак довольства и успешности, то есть тех атрибутов, которые чужды самому Булгакову, а потому упоминание о ней вряд ли можно воспринять как знак авторской симпатии к персонажу. Скорее наоборот. (Мастер тоже брился, но это не подчеркивается, и мы узнаем об этом лишь в 30-й главе: «Он был выбрит впервые, считая с той осенней ночи (в клинике бородку ему подстригали машинкой».)

Разноцветные глаза — также деталь немаловажная именно для Булгакова. Вновь вспомним «Белую гвардию»: «Сифилитик говорил, и губы у него прыгали, как у ребенка.

— Мне двадцать четыре года… Пройдет пятнадцать лет, может быть, меньше, и вот разные зрачки, гнущиеся ноги, потом безумные идиотские речи, а потом — я гнилой, мокрый труп».

«Разные зрачки» может означать разную величину зрачков или разную окраску глаз. Разная величина зрачков — анизокария — может указывать и на сифилис, и на употребление наркотиков…

О том, что Михаил Афанасьевич был врачом, знают все. Но мало кто вспомнит, что узкая его научная специализация определяется как «сифилидолог». У Воланда он точнее описывает, чем именно было различие глаз: «левый зеленый, а правый — черен». Это гетерохромия глаз, т. е. разная окраска радужек. (Проявление синдрома Рейтера. Второе его проявление — хронический гонит, т. е. воспаление коленного сустава.) И его тоже Булгаков приписывает Воланду: «— Приближенные утверждают, что это ревматизм, — говорил Воланд, не спуская глаз с Маргариты, — но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году в Брокенских горах, на чертовой кафедре» (гл. 22).

Эта инфекция — урогенительный хламидиоз — передается преимущественно половым путем. Воланд может подозревать партнершу в том, что она заразила его венерическим заболеванием: и при сифилисе, и при гонорее поражаются коленные суставы (синовиальные оболочки сустава, хрящи). При запущенном сифилисе — могут поражаться и кости голени и плеч.

Кроме бритости и гетерохромии глаз еще одна черта облика «знатного иностранца» — хромота.

Это традиционный фольклорный признак лукавого[246].

Новая, чисто булгаковская нотка в этом мотиве — это максимальная заниженность гипотезы о происхождении этой хромоты.

А вот последнее булгаковское описание действия Воланда: «Тогда черный Воланд, не разбирая никакой дороги, кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита» (гл. 32)[247]. На школьных уроках литературы наше внимание заботливо обращали на то, какой глагол употребил Лев Толстой при описании переправы Наполеона через Березину — он «плюхнулся». И поясняли: через выбор именно такого слова Толстой развенчивает культ Наполеона. Полагаю, что и глагол, употребленный Булгаковым при прощании с Воландом, также стоит того, чтобы обратить внимание на его занижающий оттенок.

В первой редакции романа Воланд наделен «необыкновенно злыми глазами».

Так что при внимательном чтении булгаковского текста вряд ли можно сделать вывод, будто «Воланд — самый обаятельный персонаж романа»[248].

Воланд привлекателен? Зло должно быть привлекательным и убедительным. Что зло может казаться обаятельным, знает любой аскет и моралист. Равно как и зритель «Ночных дозоров» и «Звездных войн». Если бы Воланд внушал лишь отвращение, непонятен был бы триумф зла в том мире, в котором жил Булгаков (да и мы тоже).

До Булгакова Гёте соглашался с остротой Байрона: «Дьявол говорит правду гораздо чаще, чем принято думать. Просто у него невежественная аудитория» (The devil speaks truth much oftener than hi’s deemed; Hi has a ignorant audience).

А Бог-то, Бог есть в романе или нет? Есть.

Во-первых, если из дурных замыслов Воланда все же порой и выходит нечто благое то, значит, есть Тот, Кто может перемудрить хитреца.

Во-вторых, в 1935 году Булгаков пишет пьесу «Александр Пушкин». О Пушкине. Но в пьесе именно Пушкина и нет. Так когда-то К. Р. (великий князь Константин Романов, внук Николая Первого) написал драму «Царь Иудейский» — о Христе. Но без Христа на сцене. Все говорят о Нем. Но не Он.

У религиоведов этот сюжет называется dues otiosus. Верховный Бог, отсутствующий в культе. Это молчание может быть вызвано благовением перед Тайной. А может — страхом спровоцировать демонов. «Умолчание в напряженном тексте уже было формой крика из задавленного горла», — пишет А. И. Солженицын о Булгакове и его времени[249].

Книга Иова — «Фауст» — «Мастер и Маргарита»

Булгаков своим эпиграфом требует рассматривать свой роман в перспективе гетевского «Фауста». А «Фауст» своим прологом, откровенно цитирующим книгу Иова, требует рассматривать себя в перспективе этой библейской книги. Значит, с книги Иова начнем и мы.