Мастер проклятий. Сепаратист

— Что вы, милая Ева, — слегка печально улыбнулся Доменико. — Вы неправильно интерпретируете мои чувства. Я не вас опасаюсь. Просто теперь, зная вашу истинную природу, я боюсь, что мне будет сложнее завоевать ваше расположение. — И снова упрекнул меня: — А ты, брат, мог бы и рассказать. Я думал, у нас сложились более доверительные отношения!

И ведь не солгала. Ей действительно было неприятно, что я на нее обижаюсь. Как ни странно, мне немного полегчало. А еще забавно было наблюдать за физиономией опешившего Ремуса, который переводил взгляд с одного из собеседников на другого, и пытался сообразить, почему мы называем Еву Керой, и о чем вообще идет речь. А богиня продолжала шокировать слушателей:

— Он не стал тебе рассказывать, потому что считал, что я сама должна. А мне не хотелось, и я находила причины, почему время еще не пришло. Но теперь я расскажу. И, может даже познакомлю с той, кто тоже находится в этом теле.

Выражение лица Доменико стало очень похоже на таковое у Ремуса, однако сеанс демонстрации скелетов в шкафу прервался — мы как раз подошли к храму. Свечение, исходящее из здания во время проповеди, уже погасло, но подходить к нему все равно было неприятно — чувствовалась какая-то угроза. Как будто смотришь фильм ужасов, и на фоне вдруг заиграла тревожная музыка. Причем мои смертные спутники кажется, ничего не почувствовали. А вот Кера ощутимо насторожилась.

— Он ждет, — напряженно констатировала девушка. — Ждет, что мы войдем.

— Ловушка? — уточнил я. — Ради меня сюда спустился целый бог?

— Он очень разозлился, когда ты лишил его подпитки в прошлый раз. Он тебя запомнил, и хочет получить себе. Но нет, его здесь нет. Тут только тень его силы, тень его внимания.

— Предлагаешь просто уйти?

— Тебе решать.

— Диего, Ева, я правильно понимаю, что вы почувствовали какую-то угрозу? — уточнил Доменико, и дождавшись моего кивка, предложил: — Так может, я один схожу и сделаю… что там нужно было сделать?

А я неожиданно разозлился. Да неужели? Я побегу просто от тени силы чистого? Испугаюсь? Да плевать мне на него. Этот мерзкий пришлый ввалился в мой мир, уничтожил богов, которых почитали мои родители, а потом руками приспешников убил тысячи язычников и моих родителей в том числе, а я испугаюсь всего лишь внимания? Сам не знаю, откуда во мне взялась такое презрение — должно быть, прорвались, наконец, злость, раздражение и разочарование в себе после недавнего происшествия.

— Хрен ему по всей морде, — выругался я, причем сам не заметил, что язык, на котором говорю, совсем не латынь.

Опередив Доменико, дернул дверь храма, и решительно вошел внутрь. Раздражение поначалу приглушило неприятные предчувствия, но стоило перешагнуть порог, как ощущение чужого взгляда снова навалилось. И усилилось многократно. На этот раз ничто не мешало мне двигаться, но…

Голос. Сначала тихий и невнятный, стоило только прислушаться он становился все настойчивее. Кажется, мне довелось ощутить то, что происходит с шизофрениками. Безликий и бесполый, он требовал, чтобы я подчинился. «Я дам тебе силу и власть. Я заберу твои сомнения. Ты хочешь отомстить — я дарую тебе месть. Я приведу тебя к тем, кого ты хочешь убить. Я отдам тебе их. А когда ты заберешь их жизни во славу мою, я дам тебе все блага, которые ты можешь представить. Прими чистоту, прими мою силу, отринь грязь, и ты сможешь осуществить любую прихоть.» Перед моими глазами вставали картины — чистые братья корчатся в муках под моей рукой, тела их медленно осыпаются пеплом, при этом они все еще остаются в сознании, и чувствуют весь спектр боли. «Они будут смотреть в твои глаза, умирая. Будут умолять о пощаде. Ты сможешь насладиться каждым мгновением их мук».

Голос был очень настойчив. Помимо соблазнительных картин, он еще как-то воздействовал на мой разум, туманил и путал мысли, отчего в какой-то момент предложение действительно показалось мне достойным внимания. Да что там, это было вполне соблазнительное предложение. Что, для того, чтобы кому-то отомстить, нужно открыть свою душу, принять в себя чужую силу, а взамен отдать свой манн? Да пожалуйста, я не дорожу им. Для того, чтобы убить своих врагов нужно отдать часть души? Нет ничего проще — я своей душой не дорожу. Мне плевать на нее, и на мою жизнь. Моя жизнь — это месть. Я вспомнил лица родителей. Сердце наполнилось нежностью и тоской, следом пришла горечь и ненависть к их убийцам. Ярость была так сильна, что на секунду посторонние чужие мысли были выбиты из головы. Я вдруг увидел себя будто бы со стороны, в балахоне чистого. Легкая улыбка, равнодушие в глазах — все точно так, как на тысячах лиц монахов чистого. Сытые глаза, спокойные. Это мое будущее? Служить тому, чьи слуги убили моих родителей? Как я мог на это повестись?! Они ведь были принесены в жертву именно ему!

Ярость помогла вышвырнуть из головы туман, прочистила мозги.