Мастера и шедевры. Том 3

В светлых залах были представлены живописные произведения. Перед зрителем возникали бытие этой солнечной земли, судьбы народные, образы современников, облик природы.

Тондо.

Так называли в эпоху итальянского Ренессанса круглое изображение — рельеф либо картину. Но холст Клычева, вписанный в круг, создан в 1980 году.

В наше время.

В краю коротких теней, где еще шестьдесят лет тому назад никто не смел писать лик человека.

Так повелевал закон, нарушение каралось как святотатство.

Станковая живопись тогда не существовала, картина, отражавшая жизнь людей, показалась бы в ту пору кощунством.

Шестьдесят лет…

В масштабах истории искусств это почти миг. Ведь десятки столетий отделяют нас от древнеегипетских фаюмских портретов или росписей Помпеи, изображавших людей.

Почти шесть веков прошло с той поры, когда нидерландцы братья Ван Эйк начали писать масляными красками… По сравнению с этими временными дистанциями шестьдесят лет — миг.

Первый шаг.

Однако мы видим выставку интересных, талантливых картин туркменских художников, созданных в какие-то полвека. Это чудо! И случилось оно в нашу эпоху в нашей стране. И не только в одной Туркмении. Таково неодолимое поступательное движение цивилизации, развития культуры, искусства нашей многонациональной Отчизны.

Перед стартом.

«Счастье».

Сама форма тондо подчеркивает строгую ограниченность пространства. Эго оазис. Хотел этого художник? Да. Мы не видим бескрайних знойных песков, окружающих этот тенистый, озаренный солнечными бликами уголок.

Но глубина пурпуровых колеров, трепетный холодок синих, бирюзовых, изумрудных красок заставляют нас почувствовать всю глубину ликования этих пяти туркменских мадонн со своими малышами, отдыхающими в радужной тени этого островка прохлады.

Заметьте: ни одной белозубой открытой улыбки. Никто не смотрит на нас.

И в этой сдержанности — сокровенный мир материнства. Мелодия блаженного созерцания — лейтмотив картины.

Полотно наполнено осмысленной философией гуманизма. Иззат Клычев, как бы продолжая извечную тему материнства, создал весьма современную картину. В солнечных зайчиках на сверкающей зелени, в сочетании озаренных любовью фигур туркменок и их милых детей, в этом пышущем изобилии плодоносящей природы будто бродят соки нашей прародительницы Земли.

В наивности и открытости сюжета — откровенность сердца, много пережившего, повидавшего и не уставшего удивляться и чувствовать и поэтому особо остро сумевшего выразить весомость мирного бытия.

На той же выставке можно было познакомиться с холстом Мамеда Мамедова, М о л е ни е о воде».

'Зной. Накаленное до предела шафранно-желтое небо. Выжженные беспощадным светилом бурые пески. Одинокие убогие юрты. Среди пустых опрокинутых глиняных сосудов — хумов группа женщин. Их рдяные линялые одежды словно опалены жарою. Фигуры застыли в отчаянии.

Воды давно нет.

Пересохли глубокие колодцы. Безводны арыки, не скрипят ветхие чигири.

Засуха.

Десять туркменок, молодых и старых. Трое детей. Каждая из них — символ трагедии жажды. Горе, страдание, безнадежность будто растворены в самом воздухе картины.

Да, поистине бездна пролегла между тондо «Счастье» и этим полотном.

Молодой Сарьян в Туркмении.

Скорбны, горестны образы «Моления о воде».

Чеканны линии холста. Лаконичны, скупы движения.

Характерны, своеобразны еще идущие от времен античности одежды, головные уборы, украшения.

… В другом ключе решена картина, написанная Иззатом Клычевым ранее, в 1967 году"Я и моя мама».

Хотя, казалось, чрезвычайно близки темы полотен. На первый взгляд также доминируют красные тона.

Но как далека философская суть этого холста от «Счастья». Заботливо, с оттенком грусти глядит Аннабиби на своего сына. Трудные это были годы. Нелегкое детство было у Иззата. И хотя так же мажорно поют алые, пунцовые, розовые, оранжевые тона, но обратите внимание на взгляд малыша.

Около полувека отделяет автора картины от того мгновения, когда он сидел в юрте на пестром одеяле, раскрыв тетрадку со своими первыми рисунками.

Как пристально устремлен куда-то в неведомое далеко взор мальчишки.

Трудная, очень непростая судьба ждет живописца. Ведь не пройдет и двух-трех лет, как Иззат и его три брата останутся круглыми сиротами. В 1933 году уйдут из жизни и отец, и мать.

Только начнет учиться рисовать юный Клычев, как загрохочет Великая Отечественная, и он, верный своему долгу гражданина, отложит кисть…

А пока маленький Иззат задумался. Он глядит на нас. Как бы вопрошая.

Картина полна предчувствием тревожной нераскрытой тайны.

1940. год. Иззат Клычев становится студентом Ашхабадского художественного училища. В ту пору ему было семнадцать лет. Живопись и рисунок на курсе вела русская художница Юлия Прокофьевна Данешвар.

Она приехала в Туркмению из столицы нашей Родины Москвы со своим молодым мужем, азербайджанским графиком Музафаром Данешваром.

Тепло, взволнованно вспоминает о своем первом педагоге Иззат. «Внимательная, деликатная, обаятельная» — так характеризует ее Клычев. Но главное свойство было то, что она сама была талантливым мастером.

Портрет отца.