Читаем Мастера иконописи и фрески полностью

Спустя несколько лет Понтормо начинает искать свой стиль, непохожий на холодный академизм Фра Бартоломмео, Альбертинелли и Андреа дель Сарто. Итогом этих поисков стала фреска «Аллегория осени» («Вертумн и Помона»), созданная в 1520–1521 годах для украшения виллы Медичи в Поджо-а-Кайяно. В этой работе все еще сохраняются традиции Высокого Возрождения, хотя фигуры и лица персонажей лишены идеализации. Искусно выполненная декоративная композиция изображает крестьян, молодых дам, обнаженных юношей, сидящих и лежащих на фоне стены и ветвей лавра. Мягкие, пастельные оттенки придают сцене легкий характер, позы героев кажутся естественными, а их лица говорят о безмятежности и счастье. Фигуры показаны не просто на фоне пейзажа, они сливаются с ним и кажутся неотделимыми от него, что характерно для ренессансной живописи. «Аллегория осени» свидетельствует о тонкой наблюдательности мастера, его стремлении приблизиться к натуре.

И хотя во фреске виллы Медичи Понтормо все еще сильно воздействие Возрождения, в ней явственно проявляются новые тенденции. Композиция восхищает тонким лиризмом и изяществом рисунка; легкие, прозрачные тени и светлый, холодный колорит делают изображение необыкновенно изысканным. Особенно выразительна сцена, показывающая сидящих на парапете юношу и девушку. Они наклоняют гибкие деревца, ветви которых повторяют очертания оконных проемов и арочного свода.

О полном разрыве Понтормо с искусством Высокого Возрождения свидетельствует цикл росписей «Страсти Христа» (1523–1524, монастырь Чертоза Валь д’Эма, Галуццо). К сожалению, эти фрески сохранились в поврежденном виде, и тем не менее по ним можно заметить, что написаны они под влиянием гравюр А. Дюрера. Перед глазами зрителя предстает ирреальный мир, созданный фантазией художника. Пространство лишено глубины; движение сильных и красивых человеческих фигур как будто подчинено линейному ритму, напоминающему вздымающиеся волны.

Эти тенденции нашли продолжение и в алтарной композиции «Христос в Эммаусе» (1525, Уффици, Флоренция), созданной по заказу монастыря Чертоза Валь д’Эма. Причудливость живописного языка не противоречит натурности в изображении некоторых персонажей, например монахов, показанных на заднем плане, и апостолов, представленных простолюдинами и обыкновенными набожными людьми. Об острой наблюдательности мастера и его интересе к натуре говорят и детали натюрморта, представленные на картине. В то же время идущий из символического ока таинственный свет придает изображению мистический характер, перенося реальные образы в фантастический мир.



Я. Понтормо. «Встреча Марии и Елизаветы», 1530–1532 годы, церковь Пьеве ди Сан-Микеле, Карминьяно


Мрачные настроения, пронизывающие «Страсти Христа», присутствуют и в картине «Положение во гроб» (около 1526–1528, церковь Санта-Феличита, Флоренция), созданной как часть декоративной композиции капеллы Каппони. Но ее драматизм становится более отвлеченным, что свидетельствует об усилении в творчестве Понтормо маньеристических тенденций. Если персонажи прежних произведений выглядели сильными и полными жизни, то в дальнейшем они приобрели иной вид. Их бледная, болезненная красота, хрупкие, почти невесомые фигуры, как будто парящие в воздухе, вызывают ощущение нереальности происходящего, что подчеркивается волнообразными ритмами, изяществом линий, холодным колоритом, выдержанным в светлых тонах. Таковы и композиции «Мадонна со святым Иосифом и Иоанном Крестителем» (1520-е, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Встреча Марии и Елизаветы» (1530–1532, церковь Пьеве ди Сан-Микеле, Карминьяно). В отличие от мастеров Возрождения Понтормо при создании своих произведений стремился усилить мистическое начало, привлечь внимание зрителей к религиозному содержанию картины.

В 1530-е годы Понтормо выполнил несколько работ по картонам Микеланджело (не сохранились), что не могло не сказаться и на его собственных произведениях. В стиле Микеланджело написана, в частности, композиция «Десять тысяч мучеников» (начало 1530-х, Галерея Питти, Флоренция).

В последние двадцать лет своей жизни мастер переживал тяжелый душевный кризис, о чем свидетельствуют его дневники. Возможно, причиной тому были разногласия между ним и более молодыми живописцами флорентийской школы, провозглашавшими в своем творчестве академический вариант маньеризма. Джорджо Вазари, рассказывая о необычайно замкнутом характере Понтормо, писал, что художник, работавший в комнате на верхнем этаже, поднимался туда по стремянке, которую втягивал за собой наверх, ограждая от окружающих свой мир.

Большинство работ, выполненных Понтормо в это время, безвозвратно утрачены. В их числе росписи, украшавшие виллы Медичи в Кастелло (около 1535–1536) и Карреджи (1537–1543), а также фрески хора церкви Сан-Лоренцо во Флоренции (1546–1556).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное