Мастерская дьявола

Этот ваш Терезин, мой милый старый пастушок, мне даже чем-то напоминает Венецию, говорит Сара, небрежно опершись о мое плечо; на полу вокруг нас сохнут майки с Кафкой — целая куча маек, у нас был поход за майками, и нас намочило ливнем, я дышу черной влагой пражского дождя в ее волосах… Понимаешь, святой Марк и гондолы — это ваш Музей, который власти содержат напоказ всему миру… а чуть дальше в ветхих домах живут нормальные люди — ну то есть как нормальные, покачала она головой, фыркнула и уточнила, что повсюду в Западной Европе о массовых военных захоронениях тщательно заботятся и оберегают их, а у вас в Терезине… просто диву даешься, что на месте казней старый пан Гамачек продает брюкву… и что там, откуда отправляли эшелоны на восток, в лагеря смерти, старые тетушки Боухалова и Фридрихова клянут свой бесконечно заедающий гладильный каток… и что вы детьми играли в камерах смертников и трогали друг друга в бункерах! Это же просто ужас, вы, должно быть, все извращенцы, только не знаете об этом… Всюду на Западе подобные детские прогулки были бы строго запрещены, объяснила она… Да ведь у нас тоже, ввернул я. Но вам на это плевать, возражает Сара… Ну да, соглашаюсь я, например, мне какие-то там запреты абсолютно пофигу, лишь бы не попасться… Она вертит головой. Так мы с ней разговариваем, а потом иногда ложимся в постель.

И вот случилось так, что боевики из Патриотических сил совершили вылазку на той самой улице, где по стечению обстоятельств была наша гостиница. Мы возвращались с покупками и смотрим: смуглые подростки разбегаются по подворотням, цыгане петляют по улочкам, а за ними гоняются молодчики в кожаных куртках, вооруженные ножами и битами. Какие-то люди высовываются из окон, аплодируя погоне и показывая, куда скрылись беглецы. Сара стоит, разинув рот, пакет с Кафками выпал из ее рук на землю.

Двое парней перегородили вход в нашу гостиницу. Они стоят спиной к нам, и я уже приглядываюсь, не валяется ли поблизости кусок трубы от строительных лесов или хотя бы доска, врезать бы им вот этак по-быстрому да сзади, на это бы меня хватило, хе-хе, но как раз сегодня они, видать, даже булыжники из мостовой для себя повыворотили, сволочи.

И мы слышим, как они маршируют, скандируя свои лозунги, по улице за нашими спинами, и вскоре всю ее целиком заполняет шеренга молодчиков из Патриотических сил в черных рубашках и с флагами, с такими лучше не встречаться, я о них наслышан, совсем недавно, к примеру, тетушки в гладильне рассказывали, что это самые настоящие нацисты, и я хватаю Сару за локоть, она только ругается на своем языке, парни дают нам пройти, и уже из гостиничного холла я слышу у себя за спиной: «Эй!» — и один из них, с наколотой на шее свастикой, подает мне Сарин пакет, я хватаю его и волоку Сару по винтовой лестнице наверх, в номер.

Она садится на кровать.

Слушай, я только что видела погром. У них даже форма есть. Мой первый погром! Это надо записать в моем девичьем дневничке, говорит Сара.

И что она все языком мелет? Могла бы и помочь мне. Нагруженный рюкзаком и сумками, я пытаюсь уложить майки на пол.

Снаружи доносится рев и вой полицейских сирен. Кто-то с криком пробегает по улице. Шум толпы понемногу удаляется.

Ты совсем не похожа на еврейку, и вообще. Хорошо, что ты светловолосая. А про меня они подумали, что я тоже турист, ха-ха-ха!

Это меня насмешило. Показалось и вправду забавным.

Меня сейчас вырвет, заявляет Сара, валится навзничь на кровать и смотрит в потолок.