Мать королей

Однако можно было предвидеть, что вскоре он сблизится с Сонькой, которая готова была всё ему простить, но не Витовту. Ни одна угроза и бахвальство не вышли из её уст, она молчала серьёзно и грустно, но, глядя на неё, можно было угадать, что на дне души скаплюваются ресурсы силы для новой борьбы с врагом, с жизнью, со светом.

Судьба двух сыновей была в её руках и в израненном сердце.

конец первого тома

Том второй

I

В большой зале Краковского замка в первые дни 1428 года собрались авторитетные мужи, которые в то время правили и владели Польшей больше, чем сам король. Ягайллы в столице не было.

Во главе их был самый могучий из них вождь и глава, Збигнев, епископ Краковский, в торжественных одеждах, с лицом, подстать им, муж, который чувствует себя посланником Божьим и толкователем Его слова.

Рядом с ним сидел Кристин из Острова, пан краковский, первый сановник короны вместе с Яном из Тарнова, Краковским воеводой, далее – Николай из Михалова, воевода Сандомирский, и несколько прелатов. Все они составляли как бы трибунал и верховный суд. Зала была пуста, сквозь окно попадал снежный отблеск зимнего дня, бледно освещая их грустные лица.

Все молчали, будто под великим бременем, а по вздохам, которые вырывались из их груди, можно было сделать вывод, что пришли туда для исполнения большой и тяжёлой обязанности.

В серьёзном лице старого Яна из Тарнова рисовалась непередаваемая горечь. Малейший шелест привлекал его беспокойные глаза к ещё закрытым дверям.

Все ожидали с тем напряжённым вниманием, с беспокойством, какое рождает решительная и горькая минута, которую каждый хотел бы пережить как можно быстрее и забыть о ней.

Первое кресло занимал Збышек, епископ Краковский, опершись на руку, выжидающий, как другие, молчаливый и как бы думающий о прошлом, которое напоминал ему этот час.

Ни придворных, ни любопытных, никого чужого не было в зале и, возможно, это делало её ещё страшнее. За двойной закрытой дверью никаких голосов слышно не было. Замок, объятый тишиной, казался вымершим, а эти люди – единственными, оставшимися в нём свидетелями, которых покрывал траур какого-то непередаваемого горя.

Перед епископом стоял аналой, покрытый богатым ковриком, а на его подставке – позолоченный крест и инкрустированная камнями, украшенная эмалью, книга.

Этот пустой аналой, ожидающий вместе с людьми виновницу, говорил какой-то угрозой, был грустен, как гроб, казался катафалком, на который её хотели положить. Глаза людей, сидевших по кругу от дверей, до сих пор закрытых, обращались на него, на крест, на Евангелие и, казалось, вот-вот заплачут. Был ли этот знак спасения эмблемой прощения или осуждения?

Тихие шаги приближались медленной поступью, точно траурный кортеж, зашуршали от большой двери – все вздрогнули и тревожно заёрзали. Какая-то невидимая рука широко раскрыла дверь, а за ней показался ряд фигур, во главе которых с величием королевы, не с покорностью обвиняемой, шла Сонька вся в тёмных одеждах, с чёрной каймой, как вдова. Наполовину прозрачная вуаль покрывала всё лицо. Она шла спокойно, мужественно, смело.

Это не была уже та свежая, красивая, весёлая, с огненными глазами Сонька, на которой женился Ягайлло в Новогродке, не та женщина, цветущая счастьем, что принимала на коронации Римскую королеву, не та мать, гордая первым сыном, которого папа и короли несли крестить, а преждевременно больная женщина, уставшая, печальная как ночь, спокойная и отважная.

Её красота совсем изменилась, годы вдвойне на ней отпечатались, румянец исчез, уста закрылись, только глаза не потеряли блеска и огня.

Парами за ней шли матроны и нарядные женщины, покрытые драгоценностями, а на их лицах можно было заметить волнение от этой таинственной церемонии, в которой принимали участие. Они шли тревожно, стыдливо, робко, будто входили в святыню, подняв глаза на ожидающих панов, которые при виде королевы встали с сидений. Это были воеводина Сандомирская, вдвова маршала Збигнева, Кохна из Конецполя, воеводина Серадзкая, Ядвига, вдова Гловача, воеводы Мазовецкого, Клихна Навойка из Мокрска, Хелена из Богумиловиц, супруга Краковского судьи, наконец девушка со двора Соньки, Хелена.

Никто им не сопутствовал.

Они подошли прямо к аналою, а епископ взял приготовленный листок и тихим, но выразительным голосом начал читать текст присяги. С рукой на Евангелие невозмутимая, спокойная королева повторяла её за ним. Но её голос и голос епископа не звучали, как в обычные дни, оба казались приглушёнными, будто не хотели, чтобы они звучали в этих стенах и прилипали к ним.

Никто не сказал ни вступительной речи, ни одного слова, потому что любое слово могло вызвать новую боль и разбередить незажившую рану.

Свидетели слушали в важном молчании, не глядя на несчастную королеву, лицо которой было покрыто смертельной бледностью.