Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители

Я уже сказал, что, если мы с вами мыслим клише: «прогресс – реакция; революция – всегда благо, реакция – всегда зло», причём революцию отождествляем с революционной риторикой и фразой, с Парижем, с централизацией и опекой, с якобинцами, с диктатурой, с Робеспьером, – и тогда для нас слово «федерализм» ругательное, и федералистское восстание жирондистов – это «реакция» и т. д. Но, как я уже сказал, Вандея и всё то, что выражается этим понятием, это было не просто… Вы ведь, конечно, помните «Девяносто третий год» Гюго?

Тут весь ужас Французской революции в том, что там мне, как анархисту, почти не за кого особенно болеть на уровне каких-то больших движений и сил. (Симпатичны мне лишь немногие отдельные персонажи этой гигантской драмы, которые вели себя по-человечески в этом водовороте: Сильвен Марешаль, Теруанъ де Мерикур, Шарлотта Корде, Антуан Кондорсе, Олимпия де Гуж, Томас Пейн, Камилль и Люсиль Демулены, Андре Шенье, маркиз Лафайет, Лазарь Карно.)

Потому что, повторяю, те, кто в процессе Великой Революции больше всего говорят о революции и о каких-то передовых идеях, они выступают как чудовищные диктаторы и авторитарии! Либо это фанатики нубийцы (вроде Робеспьера, Марата, Сен-Жюста, Жака Ру), или проходимцы, авантюристы и карьеристы (как Тальен, Мирабо или Бонапарт). И начинаешь поневоле сочувствовать тем, кто им сопротивляется, отстаивая своё человеческое достоинство, свой уклад, свой регион и свой диалект и образ мыслей. Но совсем сочувствовать им тоже невозможно.