Прихватив с собой для поддержки Анну, она поспешила в театр, но там творился полный хаос. Когда она, наконец, пробилась в кабинет директора театра с вопросом, что теперь они будут делать, тот рассмеялся ей в лицо.
— О чем вы говорите? Какая премьера? Какой контракт? Мы объявили войну России. Вы это понимаете?!
Обескураженная Маргарета без сил опустилась на венский стул. Куда ей ехать? Берлин был последней надеждой заработать хорошие деньги.
— Может быть, все образуется, — тихо пробормотала она.
— Какое там «образуется», — всплеснул руками директор. — Россия — это вам не Сербия! Мы влезли в такую заваруху, что, боюсь, фрау Мата Хари, нам всем придется отправиться на фронт! Наш кайзер (тут он перешел на шепот) мечтает о славе Фридриха, а вы говорите о каких-то надеждах. Повторяю, дорогуша, собирайте побыстрее свои вещи и бегите на вокзал, пока это еще возможно. Мне, к сожалению, бежать некуда. А теперь идите, мне надо разобраться со срочными делами.
Выйдя из театра, Маргарета долго стояла у подъезда, соображая, что делать дальше. Рядом всхлипывала Анна, не столько помогающая хозяйке справиться с нахлынувшими проблемами, сколько расстраивающая своим нытьем.
Наконец Маргарета решилась:
— Ладно, не реви. Жизнь еще не кончилась. Сейчас пойдем в ателье, заберем у Эммы мои платья и меха, потом вернемся в гостиницу и решим, что делать.
Стараясь обращать на себя поменьше внимания, они стали пробираться сквозь веселящуюся толпу берлинцев, ликующих так, будто уже выиграли войну. В такой ситуации лучше было держать язык за зубами, потому что легкий акцент, с которым говорила по-немецки Маргарета, мог сослужить ей плохую службу.
Найти экипаж было практически невозможно, поэтому до ателье пришлось добираться пешком, благо оно было недалеко от театра. Здесь уставших женщин поджидал очередной удар.
Приблизившись к нужному дому, они увидели, как двое мужчин, балансируя на лестницах, сдирают вывеску «Модные платья», а внизу стоит энергичная немка, громко дающая им указания. Внезапно угол вывески вырвался из рук одного из рабочих, второй тоже не смог удержать свой конец, и их ноша с грохотом рухнула на землю.
— Остолопы ленивые! — Завопила дама. — Не можете простого дела сделать, чтобы все не испортить!
— Простите, фрау, — кинулась к ней Маргарета, — что здесь происходит? А где фрау Гершензон?
— Нет здесь больше никакой Гершензон! — Продолжала голосить бюргерша. — Я теперь владелица этого ателье! Приходите через неделю, и я приму у вас заказ, а теперь, извините, я занята!
И она снова повернулась к рабочим, но Маргарету было не так-то легко отодвинуть в сторону.
— Если вы теперь владелица этого ателье, — проговорила она, стараясь казаться любезной, — то я бы хотела забрать у вас свои платья, отрезы и меха, которые хранились у Эммы.
— Чего?! — Опять завопила новая владелица ателье. — Ничего не знаю ни про какие заказы!! Какие еще меха?! Вы меня что, обвиняете в воровстве?! А ну, убирайтесь отсюда подобру-поздорову… И что это у вас за акцент? Может, вы шпионки?! Ганс, Клаус, а ну подойдите сюда! Здесь какая-то иностранка пытается меня шантажировать!
Повинуясь ее команде, мужчины начали нехотя спускаться с лестницы.
— Нет-нет, мадам, не надо! — Плача от страха, вцепилась Анна в рукав хозяйки. — Мадам, пойдемте отсюда! Пожалуйста, давайте уйдем!
Маргарета поняла, что уже ничего не сможет доказать. Похоже, что Эмма действительно продала ателье громогласной тетке. Можно, конечно, позвать полицию и попробовать вернуть свои вещи, но, скорее всего, ничего из этого не получится. Она иностранка и, значит, по определению существо второго сорта. Как бы не попасть в тюрьму за шпионаж в пользу непонятно какой страны! Благоразумие взяло верх над гордостью, и Маргарета опустила горящие гневом глаза.
— Извините, фрау. Я не хотела вас оскорбить. Мы уходим. Всего вам самого наилучшего…
— То-то же, — буркнула бюргерша, и, забыв о своих собеседницах, вновь набросилась на помощников. — Вы куда полезли, а? Живо наверх! Костыли из стены кто будет вытаскивать?
Маргарета беспомощно огляделась по сторонам. Ей, божественной Мата Хари, очаровывавшей венценосных особ, приходится уступать «поле боя» какой-то мещанке! Гордость заставила ее глаза увлажниться слезами, но это был единственно правильный выход, и женщинам ничего не оставалось делать, как отправиться в гостиницу, казавшуюся тихим приютом среди перехлестывавших через край эмоций.
Придя в номер, они даже слегка поплакали вместе, хотя Маргарета не имела привычки рыдать по каждому поводу. Уронив пару слезинок, она легла на постель и, закрыв глаза, предалась размышлениям под тихий плач Анны, которая прекратила поскуливать, только когда хозяйка пригрозила выгнать ее на улицу.