Материнский инстинкт

— Ни к кому. — Напомаженная улыбка на все еще привлекательном лице президента сделалась еще шире, напоминая оскал на японских масках демонов-насмешников. — Мы сейчас в Белом Доме. Я — президент Соединенных Штатов Америки. И это — пока что все, что известно персоналу и подчиненным. Если нам повезет, ситуация не изменится. Удача, уход, ужин — три строчные «у», которые сулят четвертую, заглавную «У»: успех.

Ужин? Мятежный рассудок Джилл вспомнил о первом, самом насущном позыве инстинктов.

Ужин. Что у нас на ужин, господин президент?

— Диета, как мне думается — один из важнейших факторов нашего выживания. Некросы типа Б питаются чем попало — любая плоть, неважно, сколь сильно пораженная или разложившаяся, подходит. У нас же есть преимущество — с помощью кое-каких наших союзников, также некросов типа А, мы выработаем определенный пищевой этикет.

Джилл помедлила.

— И где же мы будем брать еду?

— В «Бетезде», — ответил ей доктор Хьюберт. — Это очень хороший госпиталь, не для всех. Будучи министром здравоохранения, я имею определенный приоритет для, скажем так, совершения действий, не требующих отчетности. — Он покашлял. — Меню у них, скажу вам прямо, превосходное, богатый выбор. И что важнее всего — они занимаются доставкой.

Президент озабоченно глянул на часы:

— Кстати, как раз пора поужинать!

Оказалось, доктор не соврал — люди из «Бетезды» взаправду занимались доставкой, пусть прошел и почти час после их заказа, доставленного давнишним «костюмом» с оружием и наплечной кобуре.

— Не беспокойтесь, — сказал Хьюберт, когда мужчина ушел. — Он один из нас.

Она не беспокоилась. И что самое главное — она больше не боялась и не противилась тому, что происходило или только готовилось произойти. Пусть весь мир гниет и чахнет — все равно бы все к тому пришло, рано или поздно. Ее это все не касалось. Потому что она была голодна.

Быть может, «чума Первоцвета» и уничтожила все живое в ней, но остался Голод — назойливый и никак не желающий умирать. Джилл больше не была жива — вместо нее жил Голод, Голод, который ее собратья разделяли. Только он и мог жить — вечно и неутолимо. Его больше ничто не сдерживало, он был отпущен со всех поводков — готовый рвать и метать, ломать и крушить, насиловать и насыщаться за счет других — и при том все равно не ведать последней меры.

И, быть может, только благодаря ему, сбылась самая тайная, самая цветная мечта Джилл — они с президентом зачали ребенка.