Материнство Элси

Тем временем, те налетчики, которые были в лесу, двигаясь так быстро, как могли в сложившихся обстоятельствах, углублялись все дальше и дальше в чащу. Время от времени раздавались оханья раненых, но душераздирающие крики Бойда не прекращались ни на минуту до тех пор, пока кто-то не затолкал ему в рот носовой платок со словами: «Нужда не знает закона! Это ради того, чтобы спасти твою и нашу жизнь и свободу».

Наконец, совершенно обессилев, носильщики остановились, на минуту опустив свою ношу на землю, в то же время внимательно прислушиваясь к звукам погони.

- Думаю, мы оторвались от них, - сказал, задыхаясь, Билл. — Я больше не слышу ни топота пехоты, ни горна.

- Да, и полагаю, мы сейчас в безопасности, - ответил другой налетчик. - Но что нам делать с этими парнями? Куда мы их отнесем?

- На базу Руда, - последовал ответ. - Она где-то в полумиле отсюда, и глубоко в лесу. И вот что. Том Арнольд, сними свой балахон и отправляйся за доктором Севиджем так быстро, как только сможешь. Скажи, чтобы он прискакал на базу на самом быстром коне и взял с собой все необходимое для перевязки ожогов и огнестрельных ран. Скажи, что нельзя терять времени, потому что Бойд умрет у нас на руках. А теперь, парни, берите свою ношу и вперед.

Это было сказано тоном приказа, и все остальные сразу же подчинились.

«База» представляла собой старое, полуразрушенное каркасное здание, грубые помещения которого сильно отличались от тех, к которым с детства привык Бойд (если, конечно, не учитывать армейскую жизнь).

Его занесли в дом и положили на жесткий, набитый соломой тюфяк, застеленный грубой хлопчатобумажной простыней и парой армейских одеял, которые были не очень-то чистыми.

Но, испытывая ужасную боль, Бойд ничего этого не чувствовал. И его ослепшие глаза не могли увидеть ни голых балок над головой, ни грязный, ничем не покрытый пол, ни нескольких разломанных стульев и грубых лавок, ни маленького неокрашенного соснового стола, на котором мерцала маленькая сальная свеча, прикрепленная на старой бутылке.

Товарищи Бойда делали все, что в их силах, чтобы облегчить его страдания, однако они могли немногое, и их неловкое обращение приносило еще больше мучений ободранной, дрожащей плоти. Его просьбы покончить с этими страданиями, пустив ему в голову пулю, вызывали у них только сочувствие. Им приходилось держать руки Бойда, иначе он просто убил бы себя.

Комната была наполнена звуками страданий: стонами и вздохами людей, испытывающих ужасную боль, но крики Бойда превосходили все остальные.

Вскоре прибыл немного подвыпивший доктор Севидж. Он и без того был, мягко говоря, неумелым хирургом, а, будучи не вполне трезв, обходился со своими непредвиденными пациентами довольно неуклюже.

Но в любом случае перевязка была выполнена своевременно, и даже Бойд испытал небольшое облегчение своих невыносимым мучений. Его крики ослабели и стали менее частыми, а со временем и вовсе прекратились, и, подобно другим раненым, он издавал лишь редкие стоны и оханья.

Доктор, завершив свою работу, лег прямо на пол и погрузился в пьяный сон. Его примеру последовали налетчики, которые не были ранены. Свеча догорела, и комната погрузилась в темноту и молчание, лишь изредка перемежаемое тихими, жалобными стонами раненых.

Для Бойда сон был невозможен. Боль от ожогов была все еще очень сильна - особенно в глазах, что давало ему основания бояться полной слепоты. «Как я это перенесу?», - спрашивал он сам себя. - «Неужели мне придется всю свою жизнь ходить на ощупь в кромешной тьме? Это ужасно! Ужасно! Я этого не выдержу! Сейчас они отобрали у меня средства самоубийства, но при первой же возможности добраться до пистолета, я вышибу себе мозги и покончу с этим мучением». Библия была для Бойда всего лишь сказкой, а смерть - вечным сном. Он говорил так многие годы, пока не решил, что его вера (точнее сказать, неверие) тверда и незыблема. Но теперь в его памяти всплыли те наставления, которые давала ему в раннем детстве благочестивая мать, и он задрожал от страха, подумав, что все это может быть правдой.

«Человекам положено однажды умереть, а потом суд». «Каждый из нас за себя даст отчет Богу». «И пойдут сии в муку вечную». «Где червь их не умирает и огонь не угасает». Огонь! Огонь! О, как это невыносимо! Как можно допустить риск оказаться в муках на бесконечные века вечности? Самоубийство может оказаться лишь прыжком в еще большие глубины боли, из которых не может быть возврата.

Бойд пролежал в своем презренном убежище многие дни и недели. Его почти никто не навещал, кроме врача и одного из союзников, который приносил пищу и, с суровой добротой покормив страдальца, затем вновь уходил, оставляя Бойда наедине со своими горькими размышлениями.