Матрешка и Медведь

Конечно, она немного рисковала. Многие в Городе знали, что решетку на дверях старой ветеринарной клиники не запирали уже давным-давно. Пациенты могли ночью захотеть пить, а персонала не хватало в ожидающем ремонта заведении. Не было даже хирурга-слонолога, не говоря уж об охранниках. Поэтому все замки и засовы были отперты, чтобы любое приболевшее животное могло ночью выйти во двор к фонтану.

Но Медведь нечасто жаловался на здоровье и в клинике до сих пор не бывал ни разу. Само ее существование стало для него сюрпризом – до сих пор он был уверен, что все жители Города лечатся одинаково, кем бы они ни были. А вид могучих решеток на дверях и окнах, оставшихся с тех времен, когда животные еще не имели гражданских прав, так его поразил, что он легко мог поверить в продажного охранника, как раз несущего в ломбард чужую семейную реликвию. Следуя трусцой за Матрешкой, которая бодро скользнула из ворот на узкую, еще не проснувшуюся улицу, Медведь отчетливо почувствовал неприятную ломоту в районе желудка и тяжелое оцепенение в плечах. Это было оно, знакомое и ненавистное ему чувство вины.

Утро еще только выползало из-за гор, окружающих Город. Трава на обочине и обвивавшие стены домов плющ и виноград были мокрыми от росы. Низ матрешкиного платья вымок и хлопал, как флаг во время шторма. Сама она дрожала от холода и огрызалась на Медведя, который все приставал с расспросами, как ей все-таки удалось уйти из больницы рано утром, миновав стандартные обследования. Да еще из палаты интенсивной терапии, где пациента опутывают проводами и усаживают датчиками так, что он и глазом не всегда моргнет без того, чтобы об этом не просигналил какой-нибудь неожиданно голосистый светодиод. Не говоря уж о том, что рядом был хитрый похититель, только и ждавший удобного момента.

– Давай потом! – пресекла Матрешка поток любопытства. – Я кофе хочу! Все потом! – и прытко устремилась к мосту, что как раз вынырнул из-за угла старой фарфоровой фабрики – длинного кирпичного здания с огромными решетчатыми окнами, уходившими под плоскую крышу. В незапамятные времена здешние умельцы копировали мейсенские вазы, а их потомки, обучившись ремеслу, принялись продавать по миру фарфоровые фигурки пастухов с пастушками, козочек доброй наружности и райских птиц несуществующих пород. Все это биологическое разнообразие полюбилось коллекционерам, фабрика разбогатела и отреставрировала не только саму себя, но и соседний мост – ажурную стальную конструкцию, густо покрытую заклепками. Массивные опоры из тесаного камня, каждая у своего берега реки, вырастали из мутноватой серой воды и подхватывали снизу полотно моста. А затем росли дальше вверх металлическими арками кружевного вида, крашеными, как и все сооружение, в темно-зеленый цвет. Две сетчатые стальные балки, изогнувшись зеленой волной, взмывали по краям моста к ближайшей арке. После чего плавно снижались, чтобы цепко ухватить пролет посередине и снова взмыть вверх к арке у другого берега. Устав от этих метаний, они окончательно опускались с той стороны реки и укоренялись на набережной гранитными тумбами с бронзовыми скульптурами на них.

Как настоящий столичный житель, Медведь очень гордился местными достопримечательностями, но ни разу не видел их вблизи, вечно откладывая знакомство на потом. Заглядевшись на фабрику, которая, оказывается, имела с обратной стороны пристройку навязчиво-современного вида из чрезвычайно стальной стали и преувеличенно стеклянного стекла, он забрел на трамвайные пути. И отпрыгнул только когда перебиравшийся через мост угловатый желтый вагон затрезвонил у него почти над ухом. Трамвай прогремел мимо, ушел с моста в поворот и, помелькав среди узоров мостовых перекрытий, вновь появился целиком уже едущим по набережной. Сутулый рыбак, который с безнадежным оптимизмом взирал с парапета на свой поплавок, сердито покосился на шумный транспорт. Можно было подумать, что тот спугнул не ленивого карася, а по меньшей мере стаю тунцов.

Перебравшись на другой берег и глянув еще раз на фабрику с другого ракурса, Матрешка с Медведем направились к развилке дороги с намерением найти место, где могли бы ждать гостей сэндвичи, кофе, а может даже и омлет с каперсами. Небольшие, с любовью оштукатуренные домики под краснобурыми черепичными крышами сгрудились вокруг развилки, словно в ожидании какой-нибудь особенно живописной аварии. На одном из них виднелась крупная затейливая вывеска. В ее вензелях при некоторой подвижности ума можно было угадать аллегорическую вилку. Это был добрый знак и он не обманул ожиданий – под вывеской нашлось не кафе даже, а целый ресторан. Застекленное меню при входе обещало много больше, чем вездесущие подсохшие багеты с мясом неизвестных животных и вкусом мировой скорби. А вытесанная из дерева фигура насупленного бородатого мужчины с брюшком, обтянутым кольчугой, и секирой в руках, намекала на традиционность здешних вкусов. Скульптурное изделие стояло справа от входа и смотрело на гостей безо всякой симпатии. Что, впрочем, никого не останавливало.