Матрос с Гибралтара

— И чем реже, тем лучше,— прыснул Эпаминондас, смекнув наконец, о чем идет речь.

Анна очень охотно смеялась всем шуткам Эпаминондаса. Рассмеялась она и на этот раз, но как-то сразу погрустнела.

— Мне все больше и больше нравится смеяться,— призналась она,— видно, старею.

— Да нет, дело тут вовсе не в возрасте,— с понимающим видом возразил Эпаминондас.

— Просто,— заметил я,— сейчас день.

Анна снова долго смеялась над этим намеком.

— Если я вам мешаю,— проговорил Эпаминондас,— надо было сразу так и сказать.

— Не заводись,— возразила Анна,— если нам кто-то и мешает, то уж, во всяком случае, не ты.

Эпаминондас понял и возмутился, но как-то вяло.

— Да ладно, что там говорить,— успокоился он.— Но ты здорово изменилась.

*

Весь день я провел в попытках почитать, но мне это так и не удалось. К вечеру в поисках Эпаминондаса я поднялся в бар. Он тоже читал, развалившись в кресле. Она обсуждала с матросами, какая погода ждет нас в Атлантике. Когда я вошел в бар, все сразу же насторожились. Кое-кто, в их числе и Бруно, конечно, подумал, что настал критический момент моего пребывания на борту яхты и я не доплыву до Дагомеи. По ее виду я понял, что эта двусмысленность в наших отношениях ничуть ее не смущает и, даже напротив, она тоже получает от этого известное удовольствие и старается продлить как можно дольше. Я прошел через бар и вышел на палубу. Вскоре ко мне присоединился Эпаминондас. Именно этого-то мне и хотелось. Мы с ним отлично понимали друг друга, а у меня было большое желание перекинуться с кем-нибудь парой слов.

— Выходит, ты тоже здесь ни хрена не делаешь, так, что ли?

— Я подумываю, не привести ли в порядок библиотеку,— ответил я.— Но это так, благие намерения, не больше того.

— По-моему, на этой яхте всем глубоко наплевать, в порядке эта библиотека или нет…

— Поди знай,— возразил я,— а вдруг она на следующей стоянке подберет какого-нибудь философа…

Мы оба дружно рассмеялись.

— А вот мне совсем нечем заняться,— продолжил Эпаминондас,— для меня тут не осталось никакой работы. Хотя, по правде говоря, я никогда особенно не любил этого занятия, гнуть спину…

— Я тоже. Правда, кто знает, может, наступит день…

— Ты-то хоть чем-то занимаешься,— пошутил он.

— Скоро будет Гибралтар,— заметил я.

— Завтра утром, на заре. Знаешь, я тоже, когда проходил здесь в первый раз, чувствовал себя не в своей тарелке.

— А что ты вообще об этом думаешь?

— О чем? О Гибралтаре, что ли?

— Да нет. Как ты думаешь, есть у нее хоть маленький шанс?

— А какого же, по-твоему, хрена мы здесь делаем, если у нее нет никакого шанса?! — возмутился он.

— Само собой. Мне просто хотелось узнать твое мнение, вот и все.

— Ну и вопросики же у тебя…

— Знаешь, я хотел сказать тебе одну штуку. Нельсон Нельсон — что-то уж очень странное имя.

— Опять-таки повторяю, какого хрена мы здесь околачиваемся, если…

— Да пусть бы даже на его месте оказался кто-нибудь другой,— возразил я,— какая разница, все равно мы были бы здесь.

— Да, что правда, то правда,— согласился Эпаминондас,— король шариков или король придурков, главное, что он его убил, а остальное нам без разницы.

— Знаешь, иногда мне кажется, будто существует целый десяток разных историй об этом Гибралтарском матросе.

— Может быть, но матрос-то только один, вот в чем штука. И это крепкий орешек.

Он замолк и как-то подозрительно уставился на меня.

— Что-то ты задаешь чересчур много вопросов,— предупредил он,— ни к чему это все.

— А почему бы нам об этом не поговорить? Что здесь плохого?

Потом добавил:

— А вообще-то мне это даже и неинтересно. Просто дама все время только об этом и твердит. А я-то что, надо же о чем-то разговаривать.

— Да нет, может, эта дама и не всегда знает, чего хочет, но уж, во всяком случае, она не из болтливых, это точно.

— Какая разница, все равно же мы туда плывем, к этим эве.

— У нее нет выбора, если бы он у нее был…

— Да, что правда, то правда. Выбора у нее нет.

— Вляпалась в такую скверную историю, как же ей теперь пойти на попятный… Вот такие дела.

— Тебе очень хочется его отыскать?

— Да ведь только я один в это и верю.

— Это или что другое, какая ей разница?

— Да нет,— возразил он,— не совсем.

— Пожалуй, ты прав,— согласился я.

Я испытывал к нему огромную симпатию. Думаю, и он платил мне тем же, правда, как-то нехотя, словно против воли.

— Тебе бы чуток отдохнуть,— предложил он,— а то вид у тебя какой-то дохлый.

— Я не могу спать. А что, она, правда, не из болтушек?

— Да вроде бы за ней никогда такого не водилось.— Потом добавил, будто считал своим долгом сказать мне это: — Даже вот я почти все, что мне известно про эту историю, узнал от других, по слухам. Хотя, бывает, и сам не заметишь, как разболтаешься, а потом уже не можешь остановиться.

— Это уж точно,— рассмеялся я.

Он снова уставился на меня.

— А чем ты на суше-то занимался?

— Трудился в Министерстве колоний, Отдел актов гражданского состояния.

— И что это за работа такая?

— Делал копии свидетельств о рождении и смерти французов, которые родились в колониях. Целых восемь лет.

— Черт побери,— с каким-то уважением выругался Эпаминондас.— Это совсем другое дело.