Матрос с Гибралтара

По-видимому, ей вовсе не было неприятно, когда на нее обращали внимание. Это я тоже пока был в состоянии заметить. И еще, что всякий раз, когда она заговаривала, лицо ее заливалось краской. А еще я снова заметил, что не вызываю у нее какой-то особой неприязни, во всяком случае, не больше, чем кто бы то ни было другой.

— Бывают в жизни такие вещи, к которым никак не удается привыкнуть,— изрек я.

— Я съедаю его столько,— проговорил Эоло,— что каждый год по две недели меня мучают колики, каждый год.

— Вы только посмотрите на него,— вмешалась Карла,— говорить про свои колики перед постояльцами.

— Надо же о чем-то говорить,— заметил я.

Я рассмеялся, она тоже. Мне было все трудней и трудней не смотреть на нее. Жаклин ничего не слышала. Попеременно смотрела то на нее, то на меня. И была бледна как полотно.

— Каждый год,— проговорила Карла,— он едва не умирает от этого винограда. Теряет по три кило за две недели. Вот-вот опять примется за свое, как раз сезон подходит.

— А может, эти колики как раз меня и спасают,— возразил Эоло,— от них снижается давление. И потом, не могу же я выбрасывать весь виноград, просто не могу, и все.

— Чистая правда,— заметил я.

— Если бы мы дали ему волю,— проговорила Карла,— он бы так и умер — ест его украдкой.

— Надо дать ему волю,— заметил я.

— Даже если он может от этого помереть? — переспросила Карла.

— Даже если может помереть,— подтвердил я.

Эоло бросил на меня изумленный взгляд. Я был уже пьян в стельку. Жаклин подняла на меня глаза, мне показалось, очень злые. Какое-то время никто не произносил ни слова. Эоло оглядел мои стаканы из-под пастиса, все они были пусты. Потом я услыхал, как она голосом человека, желающего поменять тему разговора, спросила у Карлы:

— Ты была вчера на танцах?

— О чем вы говорите,— отозвалась Карла,— да он всю ночь так и сновал взад-вперед перед домом.

— Сегодня вечером опять будут танцы,— заметила она.

Она подняла глаза и бросила взгляд в мою сторону, но настолько украдкой, что, кроме меня, этого никто даже не заметил.

— А то я не знаю,— ответила Карла.

Эоло прислушивался к их разговору с явным интересом. У меня окончательно пропало всякое желание смеяться.

— А если я возьму тебя с собой, он отпустит? — спросила она.

— Вряд ли,— взглянув на отца, ответила Карла.

Эоло расхохотался.

— Ну уж нет,— возразил он,— я ведь вам уже говорил, с кем угодно, только не с вами.

Внезапно я весь как-то очень насторожился. Сердце громко забилось.

— Я могу отвести ее на танцы,— предложил я.

Лицо Жаклин исказилось от злости, но, похоже, страдала она уже чуть меньше. Да и все равно, чем я мог ей помочь? Карла глядела на меня с нескрываемым изумлением. Та же, как мне показалось, без особого удивления.

— Вот как, в самом деле? — удивился Эоло.

— Мне это будет приятно,— добавил я.

— Ну, не знаю,— засомневался Эоло,— я дам вам ответ вечером.

— Мне никогда ничего нельзя,— крикнула Карла,— вот сестрам, им, что ни захотят, все пожалуйста.

Должно быть, она уже вполне отдавала себе отчет, как очаровательно смотрится ее дерзкая выходка, и несколько форсировала свой гнев. Потом, надув губки, обиженно глянула на отца.

— Вот увидишь,— ласково успокоила она Карлу,— увидишь, он тебя отпустит.

Она погладила ее по голове. Карла даже не пошевелилась. Она по-прежнему не спускала сердитого взгляда с отца.

— А вечером,— пробормотала,— он скажет, что не хочет отпускать.

— Всего на час,— заверил я.— Она не будет танцевать ни с кем, кроме меня.

— Не знаю,— ответил Эоло,— я вам скажу вечером.

— Вот видите, какой он ужасный человек! — крикнула Карла.

В этот момент раздался голос матери. Обед был готов. Карла вскочила, опрокинув свой стул, и исчезла во внутренней части гостиницы. Пока ее не было, всем присутствующим оказалось нечего сказать друг другу. Потом Карла снова появилась в сопровождении сестер, все с огромными дымящимися блюдами в руках. По всей террасе распространился аромат рыбы с шафраном. Обед начался.