Мазепа

Традиционно позитивное отношение к лагерю Петра Первого обычно превращало царевну Софью и всех ее сторонников во главе с Голицыным в антигероев. Только немногие историки[70] признавали, что именно Голицын стал первым просвещенным реформатором Московского государства, непосредственным предшественником Петровской эпохи.

Впрочем, Василий Васильевич действительно был фигурой весьма противоречивой. Он, пожалуй, первым из московской элиты стал открытым сторонником «Запада» — сам хорошо говорил по-латыни, был обходителен с иностранцами, имел огромную библиотеку, в том числе с множеством иностранных изданий, зачастую одевался на западный манер. Его дом в Москве стал первым столичным дворцом, в котором постоянно бывали иностранные послы и гости. Французский посол де ла Невилль, лично знакомый с князем, приписывал ему план преобразования Московского государства — на манер западных держав. Никаких документальных подтверждений планов Голицына не сохранилось, но те реформы, которые он проводил, придя к власти, дают некоторое представление о его намерениях. При этом князь был человеком огромных амбиций, которые возрастали по мере увеличения его влияния при царском дворе.

С Мазепой его объединяла «культурная» близость. Оба были поклонниками Запада и исключительно образованными людьми для своей эпохи. Для Голицына фигура бегло говорящего по-латыни Мазепы должна была стать лучом солнца в темном просторе чуждой ему казацкой среды. Но мы еще будем много говорить о том, как непросто было Мазепе сохранять милость Василия Васильевича.

Судьба распорядилась так, что именно Украина стала краеугольным камнем в карьере Голицына. Впервые здесь он появился в 1675 году, еще в чине стольника, командуя войсками, присланными для охраны городов от татар. Смерть царя Алексея Михайловича и восшествие на престол Федора Алексеевича моментально меняют положение князя, он становится боярином и уже в этом новом звании прибывает на украинскую границу, в Путивль, летом 1676 года. Командующий русскими войсками Г. Г. Ромодановский, гетман Самойлович и все воеводы получают приказ писать о всех «вестях» Голицыну, который, в свою очередь, сообщал о них с «нарочным» царю[71]

. Гетманский посланец в Москву Мазепа тоже наверняка не объезжал стороной пограничный Путивль, в нескольких десятках верст от Батурина.

В 1677 году начинается новый Чигиринский поход, в котором войска Ромодановского и Самойловича разгромили татар под Бужином. Голицын, уже «боярин и воевода, наместник черниговский»[72], тоже получил приказание выступить в Украину, причем Самойлович отзывался о нем как о «высоком и знатном царства Московского человеке»[73]

. Однако в самих сражениях Голицын участия не принимал, и все лавры победителей достались гетману с Ромодановским. Знаменитый шотландский офицер Патрик Гордон (тот самый, что прославился в дальнейшем на службе у Петра Первого), участник Чигиринского похода, писал в своем дневнике, что Голицын и Ромодановский «ссорились друг с другом из-за старшинства, а потому и не виделись»[74]. Дело дошло до того, что во время одного жаркого спора между боярами Самойлович открыто встал на сторону Ромодановского[75]

. Голицын этого никогда не забывал, и с этого момента у него устанавливаются неприязненные отношения с гетманом, которому это впоследствии стоило булавы и жизни.

Как же получилось, что Мазепа оказался дальновиднее Самойловича и «поставил» на верного человека из числа московской знати? Этому можно дать разные объяснения. Голицын, в отличие от того же Ромодановского, был человеком другого поколения. Де ла Невилль писал, что во всем Московском государстве было на тот час четыре человека, говоривших по-латыни[76]. Он по-иному смотрел на многие вещи, за ним не тянулся шлейф негативного опыта украинской Руины. Разговаривать с ним было проще, равно как и находить объединявшие их цели. Амбициозный прагматик, Голицын рассматривал Украину как плацдарм для своей карьеры. Мазепа, с его знанием польского света и турецко-татарских реалий, показался ему очень подходящей кандидатурой для воплощения собственных планов. Биографы Голицына отмечают, что он был очень наблюдательным человеком и, несомненно, хорошо изучил казацкую старшину. Правда, Голицын, скорее всего, имел не совсем истинное представление о своем союзнике. Мазепа писал ему, проявляя настоящие способности ученика Макиавелли: «…знаешь ваша княжая вельможность мою простую душу и простое сердце»[77]. Или театральные постановки в Киево-Могилянской академии научили Ивана так хорошо лицедействовать? «Выразумел ваша княжая вельможность своим премудроразсмотрительным разумом мою плоть и нрав от десятка лет мене зная, что нет такой зависти, чтобы я был на чие здоровье или на чие имение посягатель…»[78]