Мазепа

– Не одному Богу, а целому свету известно, – примолвил перекрест, – что Палей поступил против присяги, грабив польских панов против воли и вопреки приказаниям нашего милостивого пана гетмана…

Старый урядник громко захохотал.

– Ха, ха, ха! так это, по-твоему, измена! – сказал он. – А который гетман, считая от Хмельницкого до нашего милостивого Ивана Степановича, не нагревал рук в Польше? Ге, ге, хозяин! Ты, видно, не считал подвод гетманского обоза, когда мы воротились из последнего похода в Польшу! Ведь для нашего брата, казака, Польша то же, что озеро: как захочется рыбки, так и закидывай уду!

В толпе раздался хохот и шум. Все казаки пристали к мнению урядника. Один дюжий казак перекричал всех и сказал громко:

– Как ляхи пановали на Украине, так сосали из нас кровь, а теперь наша очередь! Коли бы гетман наш…

– Молчи ты, бестолковый! – примолвил другой казак, толкнув его под бок. – Ни слова про гетмана, коли не хочешь, чтоб завтра же услали тебя копать землю в Печерской крепости или строить корабли в Воронеже…

– Постойте вы, гоголи, придет время, что вы будете со слезами поминать польское панованье! – возразил перекрест. – Будет с вами то же, что с московскими стрельцами! Недаром в целом московском царстве говорят, что царь хочет переселить всех казаков по московским городам, а особенно в свой новый город, на шведской земле, при море, где шесть месяцев сряду такой мороз – что камни лопаются, три месяца холодный ветер – что дух занимает, а три месяца такое лето – что хуже нашей зимы. Вот там запоете другую песню! Дай только царю московскому управиться со шведом, так он примется за вас!..

– Типун бы тебе на язык! – сказал старый урядник. – Я столько лет выходил по походам, вместе с москалями, а никогда ни словечка не слыхал об этом! Все это сущая ложь и обман, а выдумывают и разглашают это сами же ляхи, – трясца их матери! Трудно лисице забыть о курятнике!

– Ха, ха, ха! Ляхам опять захотелось засунуть лапу на Украину! – сказал дюжий казак. – Хорошее житье пчелам, коли медведь пасечником!

– Хорошо жить пчелам, когда они сами едят свой мед, – возразил перекрест, – а еще лучше было бы украинцам, когда б ни лях, ни москаль не вмешивался в казацкие дела, как было при Хмельницком!

– Вот что правда, то правда! – сказал старый урядник. – Того-то и хотел старик Палей!

– Опять ты со своим Палеем! – подхватил с досадой перекрест. – У нашего пана гетмана больше ума в мизинце, чем в целом запорожце!..

– Ум-то есть… да… что тут говорить! – сказал урядник. – Подавай-ка меду!.. Пейте, братцы! Во славу и в память гетманщины и казатчины, каковы они были при отцах и дедах наших!..

– За здоровье нашего пана гетмана! – воскликнул один из сердюков, сидевших особо. – Такого гетмана не было и не будет; а кто не пьет за его здоровье, тот подавись первым куском и захлебнись первым глотком! Ура!

Сердюки прокричали ура. Некоторые казаки пристали к ним, а старики, поднеся чарки и кружки к устам, прихлебнули и в молчании поглядывали друг на друга.

– Уж коли быть Украине такой, как она была прежде, при дедах наших, так не чрез кого другого, как чрез нашего пана гетмана, – сказал сердюк. – По правде сказать, так и нынешнее житье не лучше ляшской неволи. Служи казак на своем коне и в своей одежде, таскайся Бог знает куда, бейся, терпи нужду, да и воротись домой ни с чем, коли не пришлось костей сложить на чужой стороне. То ли дело, бывало, при старой гетманщине, когда казак шел на войну, как на охоту, пригонял домой целые стада и табуны да приносил чересы с червонцами и серебро, расправленное в ружейном дуле! Ведь кто и теперь богат, так от старины, а не от нынешнего житья!

– Правда, сущая правда! – повторили в толпе.

– По-моему, – продолжал сердюк, – так всю бы Польшу, по самую Варшаву, выжечь начисто, сделать из нее степь, ляхов перерезать, баб и ляшенят продать татарам, все добро, разумеется, забрать на Украину, а московскому царю поклониться и сказать: мы не пустим к тебе ни турок, ни татар, а ты избавь нас от кацапов Замечательно, что каждое славянское племя почитает себя лучше другого и имеет бранные слова для своих соседей. – Русские бранят малороссиян _хохлами_, а малороссияне называют русских _кацапами_. Цап по-польски значит _козел_..

Хохот и восклицания в толпе заглушили слова сердюка.

– Славно, дядя!

– Правда, правда, – кричали казаки, согретые вином.

– Этой правдой, сердюк, ты или сам попадешь, или других втянешь в петлю, – сказал старый урядник. – Братцы! – примолвил он своим товарищам. – Пойдем прочь отсюда! Не бывать добру, коли сердюки вмешались в казацкое дело. А я знаю хорошо Кондаченку!

– А как ты меня знаешь? – воскликнул Кондаченко, вскочив со своего места и подбоченясь.

– Знаю, что у тебя язык как жернов: что подсыплют на него, то он и мелет, – возразил урядник, смотря смело в глаза Кондаченке. – Видно, хозяйский медок сладок, – примолвил он насмешливо, – что твои речи так сходны с хозяйскими!

– Знаем и мы тебя, старая лисица! – отвечал Кондаченко, озлившись. – Туда дорога Черниговскому полку, куда и Палеевцам! Каков поп, таков и приход!