Меандр: Мемуарная проза

В темноте мы с Ксенией вернулись в Серый Дом (по дороге нас оштрафовали за поворот с Тверского бульвара, который обычно сходил с рук). Отчитывались Деннису о событиях скверного дня. Звонили московские и петербургские знакомые, сочувствовали, давали советы. Наташа Шарымова сказала: "Дверь взломать. Даму выставить. Вставить стальную дверь. Нанять охрану". Я сказал, что вряд ли способен к такой трудоемкой и, наверное, уголовно наказуемой акции. Наташа сказала, что среди завсегдатаев ее клуба есть люди, как раз на такие акции способные. Алеша Алешковский предлагал связать с телевизионной программой "Времечко". Отец Михаил — с программой "Сегоднячко". Я пытался поймать Бориса, который в это вечернее время еще болтался между Кремлем и Думой. Я дозванивался по номеру его, как здесь говорят, "мобильного" телефона. ("Ты и убогая, ты и мобильная, матушка Русь!") Наконец дозвонился. Минут через десять он мне отзвонил: "Я им сказал, что, если они не обеспечат доступ в квартиру, я завтра же пойду к их министру, и он с них шкуру спустит вместе с мундирами". Еще минут через пятнадцать позвонил участковый Сергей Сергеич. Философской скорби уже не слышно было в его голосе, а звонил он словно бы доложить мне о последних успехах в нашем деле: "Лев Владимирович, удалось договориться с Натальей Викторовной. Она вас завтра пустит. Только приходите, пожалуйста, один и созвонитесь с ней о времени — когда придете". Я его поблагодарил. "Приходите завтра в пять часов, я буду со своим представителем", — застенчиво сказала Наташа.

10 апреля, пятница

Наташину историю мне рассказала жена С., пока мы сидели в их "форде" на стоянке возле американского посольства. Это одно из немногих мест, где на улицах нынешней Москвы можно увидеть очередь. С. собираются

в Америку не в первый раз. Они приняли горячее участие в нашем деле — из старой дружбы с Эмилем да и, в не меньшей степени, из отвращения к Наташе. Когда С. давеча упомянул очередь за визами, я вызвался помочь. Стараясь не глядеть на зябнущих вдоль стенки людей, я с С. подошел прямо к сторожащему очередь милиционеру и вытащил свой синий американский паспорт ("Мы — Кожевниковы!"). Я оставил С. в приемной и вернулся к машине.

Наташа родом из Гагр, рассказывала мне С., в Москву с курортной родины она приехала со своим еще маленьким тогда ребенком отчасти "кавказской национальности". Где-то кем-то она пристроилась, но занялась слегка фарцовкой, а больше скупкой и перепродажей антиквариата. Продавала в основном ерунду и фальшак, но время югославских сервантов миновало и желающих украсить свое жилье старинными вещами было значительно больше, чем знатоков. Жизнь Наташи была нелегка. На кооперативную квартиру, машину, обеспечение нужных связей требовалось много денег, приходилось крутиться. Она — преданная мать. Изо всех сил тянула сына — мальчик неспособный, нужно было нанимать репетиторов, чтобы протащить его через школу, потом через институт. К началу перестройки и эры свободной инициативы Наташа уже прочно прижилась в Москве. Она почувствовала веяние новых возможностей, решила сорвать крупный, по ее представлениям, куш — полмиллиона долларов. В это время начался в среде московских скоробогачей строительный бум — в престижных окрестностях строились роскошные виллы. (Оценочные определения "престижный" и "элитный" характерны для языка новых русских, вернее, их прислуги, они вроде не снятого с новой одежды ценника — чтоб все знали, что вещь дорогая, немногим доступная; наивное хвастовство вчерашних нищих, как у Душана Макавеева в "Монтенегро", когда хозяин кафе объявляет новую певицу: "Она только что прилетела на самолете из Нью- Йорка… — и добавляет: — Первым классом, конечно!") Наташин план был быстро выстроить и продать дом на престижной Николиной Горе. Приобретение участка и строительство обошлись бы тысяч в триста, а продать Наташа предполагала за миллион. Надо сказать, что, в отличие от ее прежней, периода застоя, деятельности, ничего незаконного и предосудительного в этом проекте не было. Не было у Наташи и трехсот тысяч, но была энергия и опыт добывания денег.